Жёлтый глаз гюрзы Гаджимурад Гасанов

Тагир более шести лет пас отару овец агрофирмы «Аждаха». За это время так и не привык к будням жизни животновода. Не привык пасти овец в горах под проливными дождями, в грозу, а в Прикаспийской степи в стужу мёрзнуть от студёных ветров, которые врываются с казахской стороны. Ему не нравилось каждый день вставать с зарёй, ночами спать урывками, сторожа отару, занимаясь окотом.

Окот был самой сложной порой в жизни чабана[1]. В это время Тагир с напарниками вынуждены были сутками дежурить в кошаре[2].

Небольшой чабанский домик в горах, степи, палатка, топчан с буркой, первобытный очаг в углу или печь-буржуйка, закопчённый казан, чайник, керосиновая лампа – вот тот максимум удобств, которые имели чабаны.

Человек этой профессии вынужден отказаться от личной жизни. У него нет выходных дней, отпусков, он не имеет права болеть.

В первые дни, когда Тагир пришёл помощником, старший чабан Мурад пытался приучить его к элементарному распорядку дня чабана: вставать с зарёй, спать урывками и где придётся. По утрам старший чабан чуть ли не вытаскивал Тагира из постели. Всё время напоминал ему, как в следующий раз он должен поступить. Но Мурад так и не смог приучить Тагира к профессии чабана, распорядку дня.

Сколько раз старший чабан собирался гнать в шею своего помощника, но в самый последний момент останавливался. Тагир чем-то подкупал его. Он был очень порядочным человеком, морально устойчивым, отзывчивым, интересным рассказчиком, необидчивым, умеющим постоять за себя и за напарников. Легко справлялся с любыми сложностями, с которыми сталкивались чабаны. У Тагира было много плюсов. Но был один крупный минус – любил спать.

Старший чабан прилагал максимум усилий, чтобы отучить его от этой привычки. Но не получалось. Однажды у Мурада лопнуло терпение. Махнул рукой, бросил эту затею. Сделал вывод: Тагира перевоспитать невозможно. Решил при удобном случае избавиться от него.

Накануне в горы к чабанам на обход прибыл генеральный директор агрофирмы. Ознакомился с условиями жизни и деятельности чабанов, остался доволен их работой, сохранностью овцематок, ягнят, упитанностью овец. Когда собрался уходить, спросил у Мурада:

– Как себя проявляет молодой чабан?

– Никак! – вспылил тот. – Ты привёл ещё одного барана в отару своих овец!

– Тагир – сирота. Потерпи чуточку… Ему деваться некуда. Скоро привыкнет. Довольствуйся тем, кто у тебя есть. Других чабанов у меня на замену нет!

– Терплю, что мне остаётся делать?! – недовольно буркнул Мурад.

Весь разговор генерального директора со старшим чабаном слышал Тагир. В душе поклялся сегодня же отомстить сплетнику: «Я тебе покажу, кто лишний баран в стаде овец, алкаш несчастный! Вскоре заставлю тебя заговорить обо мне по-другому!»

На другой день старший чабан отправил на несколько дней своего сына по семейным делам в селение, а сам вышел на замену. Тагир придумал, как ему отомстить.

Старший чабан отправил помощника впереди отары, сам же с собаками плёлся в её хвосте. Тагир всю дорогу придумывал, как больнее ужалить своего обидчика. Обрадовался, когда придумал. Незаметно скрылся от Мурада, отару обошёл у кромки леса, а собак увёл к туше кабана, на днях задранного волками. Подкрался к отаре со стороны леса, на голову набросил плащ, встал на четвереньки и завыл по-волчьи.

На глазах у Мурада отара испуганно разбежалась во все стороны. У старшего чабана сердце ушло в пятки. Что есть духу он закричал:

– Тагир, собачий сын! Где ты пропадаешь? Не видишь, козёл, волки напали на отару! Пали из ружья! Слышишь меня, ослиное ухо?

– Слышу… слышу… – издалека отозвался Тагир, хихикая, несясь по подлеску от криков чабана на другой край отары. И оттуда стал палить из ружья.

– Эй, паршивый козёл, куда палишь? Не видишь, волки напали не с той стороны?! Мигом беги на другой край! И пали!

– А если из ружья попаду в овец? – давился смехом Тагир.

– Говорят тебе, стреляй! Попадёшь, хрен с ними!

Недалеко от Тагира невозмутимо пасся козёл старшего чабана (а тот тайно от генерального директора агрофирмы пас в отаре сотни своих овец). Не раздумывая, он выстрелил в козла.

«Это тебе за козла!»

– Ну что, мазила, попал? – заорал старший чабан с другого края отары.

– Попал! – У Тагира осёкся голос. – Только не в волка!

– Ав кого?

– В твоего козла…

– Что? – Старший чабан побежал. – Я тебе, убийца, сейчас устрою охоту на козлов!

Мурад прибежал и увидел, что помощник не солгал. На траве лежал его козёл с простреленной головой.

– Ты что наделал, слепой чёрт? Только такие олухи, как ты, путают волка с козлом! – сжимая кулаки, набросился на помощника. – Куда ты смотрел, баран рогатый?! Ты нарочно завалил моего козла!

– Сам же приказал!

– Я приказал стрелять в волка, а не в козла!

– Волк не козёл, чтобы к моменту выстрела стоять на линии прицельного огня!

– Ты возместишь мне утерянную голову!

– Старший чабан, не будь жмотом! Таких глупых козлов у тебя в отаре сотни. Одной головой меньше, одной больше – не велика потеря. Во время зимнего окота спишешь… сотню ягнят и козлят. Составишь акт падежа. – Тагир лукаво заглянул в глаза старшему чабану.

Мурад, остывая, замахнулся на помощника посохом:

– Сгинь с глаз моих!

Тагир лишь лукаво улыбнулся. Старший чабан в сердцах плюнул себе под ноги, позвал собак, направляясь собирать разбредшуюся по пастбищу отару. Но собаки не откликнулись.

«Чудеса, – злился Мурад, – сегодня меня не слушаются и отара, и собаки, и этот баран! Пойду к себе в домик, полечусь…»

Буркнул недовольно:

– Наделал глупостей, теперь разделай тушу козла. Вечером сделаем из козлятины хинкал.

– Есть освежевать козла, дядя Мурад! – Тагир засиял. – Если не возражаешь, организуем и шашлыки.

Свистнул собакам. Они тут же прибежали. Расставил их вокруг отары, а сам принялся свежевать козла.

Долго Тагир не забывал этот случай с подстреленным козлом. Он с первых же дней собирался бросить посох чабана. Но не получалось. В селении другой работы не было – не на что жить. Два года назад его родители разбились в автокатастрофе. У него, единственного кормильца в семье, на руках остался младший брат.

Сегодня, когда проснулся Тагир, на востоке не обозначились даже предрассветные признаки. По привычке приоткрыл один глаз, оглянулся, открыл другой глаз. Рядом на топчанах храпели под бурками дядя Мурад и его сын Ахмед. У него после сна душа пела. Чувствовал невообразимый прилив энергии. Хотелось прыгать, взобраться на самый высокий холм и крикнуть: «Я люблю тебя!» Ещё бы! Сердце наполнено таинственным трепетом – ожиданием встречи с любимым человеком. Это предвкушение встречи с ней придавало его телу живость, а душевным порывам – энергию.

Легко соскочил с топчана. Ловко натянул спортивные брюки, оставив торс голым. Стянул с вешалки полотенце; скрипнув створками дверей, выскочил наружу. Бегом, легко, как пушинка, взобрался на холм. Оттуда крикнул:

– Зухра, я люблю тебя!

На востоке, там, где должно было показаться солнце, образовался огромный кровавый сгусток. Заря, расходясь по краям огромными крыльями неземного существа, приобретала цвет меди, сирени, золота. По мере того как сгущались краски, восток перекрашивался в лазурные, сиреневые, оранжевые, туманные, зелёные тона.

Из многоцветной зари неожиданно вылупился золотой диск солнца. Его первые лучи пробежались по холмам, макушкам горных вершин.

Тагир рысцой припустил к расщелине скалы, куда во время грозы ударила молния, а потом забил источник. Он хорошо помнил тот день, когда разыгралась страшная гроза. Тогда по небосклону змейками поползло такое огромное количество молний, что огнём заполыхала вся северная его часть. Одна из сорвавшихся с небес молний с треском ударила в скалу за кошарой. За ней – вторая, третья. По горам, долинам пронёсся страшный грохот – это скала за их чабанским домиком раскололась на две части. В расщелину ударила ещё одна молния. В доме животноводов запахло серой. Чабаны побежали к месту, откуда раздался грохот. И поражённо застыли. Перед скалой, там, где была поляна, образовалась огромная яма. А из расщелины туда с шипением заструился ручеёк. На другой день яма заполнилась по колено. Через неделю заполнилась полностью. Образовался большой пруд глубиной более двух метров.

Первым в этот пруд головой вниз прыгнул Тагир. Затем к нему присоединились и Мурад с сыном. Вода из родника сочилась чистая, вкусная, но была такой мёрзлой, что ныряльщики не могли оставаться в ней более двух-трёх минут.

Прибежав к пруду, с возгласом «Зухра!» Тагир нырнул. Хохотал, гоготал, звал чабанов. Он совсем не ощущал холода в мёрзлой воде. Дурачился так, что от его возгласов не выдержали дядя Мурад с сыном. Тоже пришли.

Когда увидели, что этот чудак вытворяет в ледяной воде, тоже не удержались от соблазна. Разделись до трусов, прыгнули. Они словно на некоторое время впали в детство: плескались, хохотали, выскакивали, носились по лугу наперегонки. Дядя Мурад с сыном, окоченев окончательно, забежали в домик, обтёрлись полотенцами и залезли под бурки. Чтобы согреться, старший чабан достал из-под койки трёхлитровую банку жидкости, пахнущей спиртом. Налил полный стакан, выпил, довольно крякнул.