Помню, в новую школу меня не отпускали одну. Мать водила меня за руку, запугивая историями про бандитов и насильников, которые воруют детей. Однажды нас очень рано отпустили домой, и учительница сказала идти всем домой. Все девочки ушли, а я осталась ждать маму в фойе школы. Я сидела и принимала решение. Ждать еще несколько часов или набраться храбрости и идти домой. Спустя какое-то время и уговоры школьной уборщицы идти домой, я решилась. Тот короткий пусть я преодолела, трясясь, как осиновый лист, с испариной на лбу и на ватных ногах. Никогда не забуду то чувство ледяного страха, которое почти парализовало меня. Но я дошла. На меня никто не напал, не украл и даже не обидел. Ко мне вообще никто не подошел.

Зимой, к сожалению, уйти домой самостоятельно я не могла. Мать забирала мою теплую одежду домой, и если нас опускали раньше, я вынуждена была ее ждать или просить одноклассниц зайти ко мне домой и сказать маме, что нас отпустили раньше. Я стеснялась этого и чаще просто ждала маму в школе. Вещи она забирала по указу бабушки. Якобы, чтобы не украли. Думаю, может быть, нужно было просто покупать мне вещи попроще. Меня же всегда пытались выделить. Пока позволяли деньги, меня наряжали на свой вкус и цвет. Чтобы не как у всех.

Противопоставление меня другим детям, невозможность дружить с детьми во дворе, присущая мне природная замкнутость играли свою роль. В школе я ни с кем особенно не подружилась. Сыграло свою роль еще и то, что класс, в который я попала, сформировался еще на подготовке. Мои одноклассники знали друг друга с шести лет и успели подружиться. А я оказалась среди них новенькой.

Когда я перешла в третий класс, наше финансовое положение резко ухудшилось. Мама не работала, бабушка вышла на пенсию и переехала жить в деревню к дедушке. Мы с мамой остались в городе одни. Деньги от проданных акций закончились, а других доходов не предвиделось. Бабушка и дедушка в деревне жили на государственную пенсию деда, а мы начали жить на пенсию, которую начисляли бабушке. Ее приносила почтальон нам домой один раз в месяц.

Первое время мама возмущалась, ругалась, но, насколько я помню, случился какой-то скандал, и мать замолчала. Начала прятать паспорт, много плакать и причитать о том, что бабушка и дедушка требуют выписываться из квартиры и переезжать в деревню.

Так начался самый долгий и беспросветный для меня период в моей жизни. Период нашего голода и долгих монологов моей матери о ее жизни, которые мне приходилось выслушивать.

Распределять деньги и покупать правильные продукты, чтобы мы были сыты весь месяц, мать не умела. Обычно, получая пенсию, она шла на рынок и покупала дорогое мясо, говядину и свинину. Крутила фарш и делала котлеты. Она умела делать котлеты и варить щи. Все. Других блюд я не знала. В магазинах возле дома она покупала макароны, колбасу, сыр, масло, печенье к чаю. Этого хватало на неделю, максимум две. После чего мы голодали. В прямом смысле голодали. Иногда в доме не было куска хлеба, и приходилось занимать у соседки сто рублей, как сейчас помню, на которые мы могли жить неделю. Покупали только хлеб. Я жарила его и ела с вареньем. Варенье везли из деревни бабушка с дедом. Они помогали овощами с огорода, из которых мама варила пустые щи. Это был наш обед. На завтрак хлеб с вареньем, на обед пустые щи, на ужин – как получится. В доме всегда была картошка. Ее привозили из деревни, но мама готовила ее редко. На пюре не было молока и масла, а просто вареную она не любила. В доме не было круп, мама не готовила каши или подливы. В детстве я не знала большинства самых обыкновенных блюд.