На хлебе и варенье мы тянули от одной до двух недель. Обычно это было эмоционально очень тяжелое время. Мать со мной почти не разговаривала. Мне в такие периоды нельзя была особо лезть к ней, радоваться чему-то или веселиться. Обстановка дома была угнетающая. Я боялась сказать, что я голодна. Нельзя было говорить о своей печали по поводу того, что в доме нет еды. Потому что это бы расстроило маму. Нужно было всегда поддерживать свое “лицо”. Не хныкать и ни в коем случае не просить ничего. Нужно было поддерживать игру мамы в то, что у нас все нормально. В такие периоды я не любила приходить домой со школы. Дома было очень тяжело.

Когда наступал день выплаты пенсии, я часто уединялась в своей комнате, вставала на колени перед распятием, складывала перед собой ладошки друг к другу, как увидела в американском кино, и просила Бога, чтобы почтальон тетя Лида не забыла про нас и не прошла мимо. Или чтобы не сломался звонок в квартиру, когда она придет.

Я очень боялась, что мама меня застукает. Не знаю почему. Мне было стыдно за то, что я прошу. Но просила я всегда для мамы. Объясняла Богу, что мама очень грустная, что мама плачет, что все время она злая и недовольная. И если сегодня не принесут деньги, я не выдержу еще один день в этом угнетенном состоянии. Мне так хотелось видеть радостную маму.

Мать обвиняла бабушку в нашей бедности и голодовках. Сейчас я понимаю, что она просто не могла распределить те деньги, которые мы получали. Работу искать она не пыталась. Говорила, что бабушка запрещает ей оставлять меня одну. Она выбирала сидеть дома и ждать. Чего она ждала, я не знаю. Может быть, того, что появится мой отец. Может быть, что бабушка и дедушка начнут давать больше денег.

Не помню точно, когда это началось, но мама сделала меня своими безмолвными ушами. На фоне нашего безденежья она просто не могла сдерживаться и молчать. Сперва просто жаловалась на свою жизнь, обвиняя в своих лишениях бабушку. Потом начала настойчиво рисовать мне портрет бабушки, делая акцент на отрицательных, по ее мнению, чертах характера бабушки, лишая меня возможности самой понять, кто такая моя бабушка, и даже не вникая, нужно ли мне это все слышать. Не думая о том, как отпечатаются на мне эти ее откровения. Безусловно, информация, которую я впитывала и вынужденно переваривала, влияла на мои отношения с бабушкой.

Потом мама стала и вовсе рассказывать мне, как лучшей подруге, обо всем, что было у нее на душе. Она выливала и выливала на меня все, что было у нее внутри. Ей было необходимо изливать душу, проговаривать то, что терзало ее, освобождаться тем самым от своей боли. Я внимательно слушала. Мне было интересно. И что самое главное, я чувствовала себя любимой и значимой. Чувствовала себя ее поддержкой и опорой. Кому, если не мне, она выплачется. Кто, если не я, ее молча выслушает и впитает ее боль. А иначе зачем я нужна? Выполнять и выслушивать. Это моя маленькая жизнь.

Я чувствовала, как слой за слоем на меня ложились чужая боль, обида, непонимание. Мама изливала все на меня, а я впитывала, переваривала и получала новые для себя чувства: страх, беспокойство, внутреннюю тяжесть, неуверенность, наконец, чужую боль, которая стала частью меня. Моя беззаботность, присущая детям, внутренняя легкость и жизнерадостность улетучивались, и на их место приходили задумчивость, молчаливость и желание быть незаметной.

Иногда мне невыносимо было слушать маму. Я хотела поиграть или посмотреть мультфильм, но вынуждена была дожидаться, пока она закончит. Говорила мама много. Рассказывала о том, что всегда считала себя нелюбимым и нежеланным ребенком. О том, как бабушка плохо обходилась с ней. Как однажды бабушка поставила на стол миску со сливами и велела маме пойти во двор и позвать подружек, якобы на день рождения. А мама одной из подружек сказала, что так никто не делает, что звать на день рождения нужно заранее. И как обидно это было слышать маме. О том, как однажды к бабушке пришел мужчина военный, и они долго о чем-то говорили, а потом он ушел, и бабушка, плача, трясла маму за плечи, причитая о том, что только ради нее живет с дедушкой. Она рассказывала о парнях, с которыми встречалась в юности. О неудачном замужестве, которое якобы устроила бабушка, о первом мертворожденном ребенке.