– Они используют её! Она ключевой стабилизатор всей системы! Её сознание – это мост между реальностью и виртуальным миром. Когда Протокол завершится…

Он не договорил. Где-то сверху раздался грохот, дроны начали систематический поиск.

– Если мы не остановим Систему, Лия исчезнет. Её сознание растворится в нейросети, как и все остальные. Но она первая потеряет личность и станет «интерфейсом» для ассимиляции остальных.

В темноте его глаза светились странным голубоватым светом – признак перегрузки эмоционального модуля.

– Я потерял её однажды. Не позволю убить её снова.

На последнем кадре перед отключением экрана мелькнуло изображение – маленький серебряный кулон в форме полумесяца, тот самый, что теперь был встроен в процессор Лекса. Последний подарок. Последнее напоминание о том, что значит быть человеком.

Тоннель внезапно оборвался, упираясь в заваленную плитами шахту лифта. Лекс поднял руку, и его пальцы, мерцая голубоватым светом, просканировали поверхность.

– Здесь, – он нажал на почти невидимую панель. Стена с глухим скрежетом отъехала, открывая узкий проход. За ним оказалась старая станция метро, давно забытая городом. Воздух пах железом и сыростью, но не той затхлой сыростью тоннелей, а чем-то живым. Вода капала с потолка, оставляя тёмные следы на полу, покрытом странными символами – кто-то нарисовал их краской, смешанной с золой.

И тут я её увидел.

Девушка стояла в тени колонны, одетая в потёртый плащ из плотной ткани. Её волосы, тёмные, как смоль, были собраны в небрежный пучок, а глаза… Они горели, в них светилось что-то странное, будто за радужкой прятались крошечные лампочки.

– Это Элис, – сказал Лекс, и его голос впервые за всё время звучал почти тепло. – Она одна из первых, кто проснулся.

Девушка шагнула вперёд, и свет фонаря выхватил её лицо. Кожа была бледной, почти прозрачной, с едва заметными голубоватыми прожилками – последствия долгого анабиоза. Но когда она улыбнулась, все это перестало иметь значение.

– Дариус, – она протянула руку. Её пальцы были холодными, но прикосновение обожгло, будто током. – Я читала твои работы. «Одиссея» – это гениально.

Я почувствовал, как кровь приливает к лицу.

– Ты… ты читала мои статьи?

– Не только читала, – она повернулась и махнула рукой. – Пошли. У нас мало времени.

Мы двинулись за ней по тёмному коридору. Арман шёл рядом, время от времени бросая на меня многозначительные взгляды.

– Она тебе нравится, – прошептал он.

– Заткнись, – я толкнул его плечом, но сердце бешено колотилось.

Элис вела нас через лабиринт тоннелей, её шаги были бесшумными, будто она парила над землёй. Вдруг она остановилась и приложила палец к губам.

– Тише.

За поворотом слышались голоса.

– Патруль, – прошептал Лекс. Его глаза сузились, зрачки расширились, адаптируясь к темноте. – Два дрона, один человек.

Элис кивнула и жестом показала нам отойти назад. Затем она сделала нечто неожиданное: закрыла глаза и… замерла. На её висках загорелись тонкие голубые линии, словно под кожей пробежали молнии.

И дроны остановились. Их красные глазки померкли, корпуса замерли в неестественных позах. Человек-охранник огляделся, затем достал коммуникатор.

– Сбой в Секторе 5-B, – произнес он. – Возможно, крысы повредили кабель.

Элис открыла глаза, и линии погасли.

– Пошли, – она снова улыбнулась, и на этот раз я заметил, что её зубы слишком белые, почти фарфоровые.

– Что ты сделала? – спросил я, догоняя её.

– Я их усыпила, – она пожала плечами. – Ненадолго.

– Как?

– Я же сказала – я проснулась. И кое-что помню.

Лекс шёл позади, его механическая рука сжимала и разжимала кулак.