На экране появилось изображение: просторная лаборатория с панорамными окнами, за которыми виднелись верхушки небоскрёбов. В центре мальчик лет девяти с каштановыми волосами (ещё без седых прядей, без шрамов на лице) сидел за столом, подключенный к сети тонких кабелей.

– Меня отобрали в пять лет, – начал Лекс, его глаза не отрывались от экрана. – Говорили, что у меня уникальная нейропластичность. Идеальный кандидат для программы интеграции.

Видео переключилось. Теперь мальчик стоял перед зеркалом в белой комнате. Его левая рука была обнажена до плеча, обнажая странные металлические прожилки под кожей.

– Первые три месяца были адом. Нанороботы перестраивали мою нервную систему, строя мостики между биологией и технологией. Я кричал каждую ночь.

Внезапно изображение сменилось: дверь в палату открылась, и в комнату вошла девочка с тёмными волосами, собранными в небрежный хвост. Она несла поднос с едой.

– Лия. Дочь главного техника. Ей было поручено приносить мне пищу.

Камера крупным планом показала её лицо. На носу у неё были веснушки, а зелёные глаза казались слишком живые для этого стерильного места. Она улыбнулась мальчику, и что-то изменилось в его позе – он распрямил плечи.

– Она была первым человеком, который… не боялся меня. Первые полгода мы почти не разговаривали. Она просто сидела рядом, пока я ел.

Видео снова сменилось. Теперь подростки лет пятнадцати сидели в углу лабораторного сада. Лия держала в руках настоящее яблоко (редкость в нашем мире синтетики) и откусывала кусочек, потом протягивала Лексу.

– Когда мне впервые вживили прототип процессора, я три дня лежал в лихорадке. Она прокралась в палату… с этим яблоком. Оно было кислым и сладким одновременно. Как… как сама жизнь.

Арман замер, увидев следующую запись: Лекс и Лия стояли в полутёмном коридоре, их пальцы переплетены. Она что-то шептала ему на ухо, и его лицо (ещё полностью человеческое) озаряла улыбка.

– Мы начали встречаться тайком. Она научила меня чувствовать. По-настоящему, не через алгоритмы. Когда я целовал её, мой процессор давал сбой. Впервые я пожалел, что во мне есть эта машина.

Лекс сделал паузу, его механическая рука сжалась в кулак. На экране появился новый фрагмент – кабинет директора. Надпись гласила: «Испытуемый №47 демонстрирует эмоциональную привязанность. Риск для программы».

– Они узнали. Восемнадцать месяцев наблюдения, и нас поймали.

Видео показало ужасающую сцену: Лию держали два охранника, а перед ней стоял директор программы, доктор Кей. Он говорил что-то, указывая на документ.

– Мне предложили выбор: либо она становится частью эксперимента, либо её отправляют в капсулу первого поколения. Ту самую, что вы видели в D-14.

Экран погас на секунду, затем вспыхнул снова: ночное изображение, снятое камерой наблюдения. Лекс и Лия бежали по служебным тоннелям, их лица искажались страхом.

– Мы решили бежать. У неё был доступ к сервисным чертежам. Мы знали о старых канализационных тоннелях.

Внезапно ослепительная вспышка. Крик. Камера зафиксировала момент, когда Лия толкала Лекса в сторону, принимая на себя энергетический разряд дрона-охотника.

– Я… я выжил. Чудом. Её… подключили к системе как стабилизатор матрицы. Теперь она там.

Лекс ввел код, и на экране появилось изображение капсулы – Лия плавала в розоватой жидкости, её лицо было спокойным, но пальцы слегка шевелились, будто во сне.

– Каждую ночь в 3:17, когда система делает плановую перезагрузку, я могу чувствовать её. На двенадцать минут. Её мысли, её воспоминания, её страх.

Лекс вскочил, его механические суставы издали резкий звук.