– Да, неужели вы сомневаетесь в том, – продолжал размышлять про себя Кнопкин, – что это время скоро настанет? Если вы действительно сомневаетесь в этом, то вы просто глупцы. И мне искренне жаль вас, господа хорошие.

– Простите, пожалуйста, молодой человек, – резко вклиниваясь в скрытые от любопытных глаз мысли Ивана Кнопкина, произнесла женщина, случайно толкнувшая стоящего посередине тротуара Ивана.

– Ничего страшного, – ответил Иван и машинально глянул на часы.

До окончания обеда оставалось не более одной минуты. Нужно было срочно спешить на рабочее место.

Кнопкин посмотрел налево, затем направо, потом быстро перебежал на другую сторону дороги и скрылся в дверях офисного здания.

– А что ты так долго делал на противоположной стороне улицы, Ваня? – поинтересовались у Ивана его коллеги по работе, долго наблюдавшие за ним через окно.

– Я смотрел на асфальт, – честно ответил Кнопкин и направился на своё рабочее место.

ЛАВОЧКА

Однажды, возвращаясь домой из булочной, Иван Кнопкин проходил мимо соседнего подъезда, где случайно обратил внимание на старую лавочку, стоящую возле входной двери.

Это была самая обыкновенная и ничем с виду не примечательная лавочка, какие обычно располагаются почти возле каждого подъезда. Как правило, в тёплую погоду на таких лавочках сидят бабульки и обсуждают последние новости. Однако сегодня, несмотря на довольно неплохую погоду, лавочка оказалась пуста, если, конечно, не считать двух не по-весеннему жирных воробьёв, прыгающих по ней и клюющих кем-то случайно рассыпанные чипсы.

И в тот момент, когда взгляд Ивана коснулся лавочки, его почему-то непреодолимо потянуло подойти к ней и непременно дотронуться.

Иван подошёл поближе и внимательно посмотрел на лавочку со стороны. Лавка оказалась самой обыкновенной: три доски одинаковой длины, ровно отпиленных с двух сторон, да две железные ножки, вмонтированные в бетонный пол подъездного крыльца. Вот и вся конструкция. Ничего особенного. Ничего такого, что могло бы привлечь, или хотя бы остановить взгляд.

Но Кнопкин стоял напротив и не мог отвернуться, не мог уйти прочь. Вроде бы всё было понятно, но всё-таки что-то было не так. Но что?

Иван подошёл ещё ближе, нагнулся и посмотрел под лавку.

Несколько недокуренных сигарет, пара спичек, мятая пачка от тех самых чипсов, что так аппетитно клевали воробьи, да целый ворох шелухи от семечек. И больше ничего.

Иван поднял взгляд чуть выше.

Свежая краска, густо намазанная на старые доски, свисала снизу пухлыми каплями, отслаиваясь местами от уличной сырости. Ржавые гнутые гвозди были грубо загнуты изнутри, но продолжали угрожающе торчать и пытаться зацепить свисающие с лавки полы длинных пальто. На одном из этих гвоздей Кнопкин даже заметил свежевыдранный пух, напоминающий небольшой клок кошачьей шерсти.

– И что я здесь делаю, под этой лавкой? – иронически спрашивал сам себя Кнопкин. – Вот, должно быть, я странно выгляжу со стороны. Вроде бы шёл, шёл, молодой человек, в костюме, галстуке и с портфелем в руках, а потом раз, и под лавку смотрит. Да уж, наверняка я весьма нелепо выгляжу. Нужно вылезать, нужно срочно вылезать из-под лавки.

С этими словами Иван поднял голову вверх и привстал. И только теперь он смог заметить, что на противоположном конце лавки, прямо посередине центральной доски, ножом глубоко вырезана надпись: «Кнопкин – дурак!».

В следующую секунду внутри у Кнопкина всё похолодело. В его душе поднялась буря негодования и священной ярости. Теперь Кнопкину казалось, что весь подъезд, нет, даже весь дом видел эту надпись и многократно читал её. Конечно. Ведь Иван знал, как могут приставать и внедряться в сознание эти нелепые надписи не лавках, на стенах лифта, на потолке, да где угодно, лишь бы человек видел эту надпись ежедневно, пребывая в печали и радости, в раздражении и покое. Каждый день, изо дня в день, заходя в подъезд, люди могли видеть и обязательно видели эту надпись. Они читали и запоминали её. Она насквозь пропитала сознание всех этих людей, и теперь фамилия Кнопкин наверняка вызывает у них стойкую ассоциацию: «Кнопкин – дурак!».