Ве-ре-ра-ра, як же мэни тебэ не хватае!

Она умела принимать решения и придерживаться плана. Того же она требовала и от меня. Очень расстраивалась, если я отказывался действовать. Ей казалось, что это слабость. Нет-нет, это попросту нежелание искать огнетушитель, когда горит вся планета.

И вот, без прощальной любви, просьбы сообщать о здоровье и бодрости духа она уехала. Наша съёмная однушка сбросила пару сотен килограммов и осталась без платьев, сапожек, причудливых мочалок, белоснежных банных полотенец, сестричек-сумочек (белой и бежевой), флакончиков, пузырьков и борщовой кастрюли. Оказалось, что худоба квартире не к лицу. Помню, что я был смущён наготой прихожей.

(Съезжая с той, бывшей нашей, уютной, правильно подобранной для двоих, но невыносимой для одного квартирки, я не жалел. Я уезжал в мир, где ждала меня одна кружка, одна зубная щётка, размером с напёрсток супница и туалет без дверей. На старенькой кровати, у которой вместо ножки – книги, мне было просторно, хотя и холодновато. Зато ничего не напоминало об отсутствии Ве-ре-ра-ры).

– Прощальный контакт? – предложил я, подавая Ве-ре-ра-ре нашу совместную фотографию, сделанную на втором курсе незадолго до свадьбы в универской столовой.

На миг вспыхнувший в её глазах азарт тут же уступил место скуке.

– Жарко, – возразила она.

Не всё, но часть времени ушла на осознание произошедшего. Какая-то часть (поменьше) – на изживание. Период был чёрненький, нездоровый.

Без жены быстрее закончилось лето. Домой с работы, ибо незачем спешить, я ходил пешком. Как неузнанный городом, брёл к его окраине. Нырял в настороженные сумерки осеннего частного сектора. Оттуда к железной дороге. Слева и справа домики в позднесоветском стиле.

Высоко шагая, пересчитывал все десять рёбер железной дороги и оказывался в районе с «чистыми, но из-за удалённости недорогими квартирками». Так мой новый район называла пахнувшая табачищем риэлтор.

– А я заметил, что у тебя всё хреново получается. Детей запланируешь – не получатся. Не доделаешь. Голова на ножках родится и денег попросит. – Гриша Мельник ругает меня, а я как крамсковский «Христос в пустыне» смиренно сижу за верстаком. Мазок весеннего солнца (долгожданного) тянется наискось через цех.

Инкрустированные мною искусственные бриллианты (выращенные, как бройлерные курочки) вывалились из вчерашних колец – трагедия! Не доверяя мне, Мельник, прежде чем нести изделия на ОТК, стукнул ими о краешек стола. Раз, два и (сильнее) три. Фианиты выкатились, как слезинки.

Такое бывает. Заурядная производственная проблема, которая исправляется за минуту. И всё же он орёт. Ему не лень придумывать всё новые и новые формулировки, описывающие мою безалаберность. Начальник! Он позволяет себе изощрённые оскорбления. Все слушают и не шевелятся, равно как и я сам.

Как в наши времена защитить свою честь? Достоинство? Общество совершило непоправимую ошибку, передав эту функцию государству. Левиафану вечно не до этого. Его башка занята статистикой смертей, рождений, количеством призывников, ростом процента инфляции и определением уровня общественного недовольства. Эх, как бы было здорово, когда бы я мог вызвать своего начальника на дуэль! Желательно на шпагах! Минута – и из его жирной шеи бьёт струйкой кровь. Я бы не сморгнул, протыкая эту тушку. И девочки бы плакали, и мужчины бы восхищаясь, руку трясли. А самое главное, никто бы не посмел больше сказать, тыча в меня пальцем: «мудак».

Как он орёт! Смотрит в потолок и поднимает к нему руки с серьгами. Он будто проклинает небо.

Но вот уже исчерпывается крик. Наши слушают его настороженно и почтенно.