Язык всё стерпит. Как-то я обещал накормить двумя банками шпрот пять тысяч человек.

Зарплаты хватает на аренду жилья и проезд до работы. Остальное растворяется в дешёвом русском вине и незамысловатом трёхразовом питании.

Предыдущая работа – офис – была хуже. Там постоянно приходилось натягивать маску умственно отсталого.

На производстве не так. Твоя лояльность на заводе – классно выполненное изделие, а не поддакивание. Такой вариант эксплуатации гораздо гуманнее. Маркс об этом, между прочим, не писал.

И действительно, обретя навык, усердствуя, можно зарабатывать больше. Для этого, правда, нужно приходить на завод в субботу и воскресенье. Некоторые у нас, особенно те, кто платят ипотеку и воспитывают детей, месяцами работают без выходных.

Раньше это казалось мне смешным. Ради банального накопления я бы и мизинцем не пошевелил. Целых два года я просидел в офисе с дюжиной бальзаковских тёток, презирающих меня по половому признаку. (И за то, пожалуй, что я не способен пожирать зефир в оптовых объёмах.)

Тогда-то и развалился, как в оттепель снеговик, наш с Ве-ре-ра-рой ранний брак. Сейчас кажется, что наша семья была перспективной. Моя невысокая, косоглазенькая Ве-ре-ра-ра была волнующей, деликатной и заботливой. Очень хорошая женщина.

Ещё Ве-ре-ра-ра, к моему неудобству, была более развитым и целеустремлённым человеком. Если бы не она, мы бы не перенесли тяготы студенческого брака.

Когда-то нам (а если быть честным, то мне) понадобились деньги. Немного, но срочно. Я впал в анабиоз, убеждённый, как и сейчас, что честных способов заработка не существует. Заняв по пять копеек у приятелей и родных, я сложил руки. А Ве-ре-ра-ра тихонько продала свой старенький «Пежо», подаренный отцом ещё до свадьбы, и положила на кухонный стол денежный брусочек. Я ещё смел обвинять жену в непрактичности. Обещал со временем всё компенсировать. Конечно же, этого не произошло.

«Оу, не сомневаюсь в том, что ты не сомневаешься в том, что всё вернёшь», – издевалась тогда Ве-ре-ра-ра.

В день нашей свадьбы на крышу местного театра упала какая-то алюминиевая деталь от ползущего в Москву самолёта. Никто не пострадал, даже самолёт, но многим стало тревожно. В наш город к вечеру приехал столичный журналист в белых брюках. Он с брезгливым лицом сообщил о случившемся. Местную власть столичное внимание насторожило сильнее валящихся с неба железок.

Всё это не осело в бокалах нашего шампанского. Мы веселились до края ночи, а вернувшись домой, хлопнули батиного самогона, сделали отныне (не во грехе) законный контакт и доели кусок жирного торта. Ве-ре-ра-ра уснула пластом на диване в белоснежном белье. А я долго изучал показавшийся обновлённым ночной двор сквозь оконное стекло и, кажется, был счастлив.

Порой я стыдился того, что все ещё кругом заводят романы, а я вот взял и так рано женился. Но нам было комфортно с Ве-ре-ра-рой. Её мать говорила: «Ясно, что у вас это навсегда». Она приторно улыбалась, произнося это. А моя мамочка, наоборот, покашливала, осматривая мой свадебный костюм в примерочной супермаркета «Мега Грин», и сокрушалась вслух, не стесняясь сотрудников отдела: «Разбежитесь через два месяца, а болеть будет всю жизнь». Ничего кошмарнее расторжения брака она и представить не могла. Фразу, относящуюся к тому или иному человеку: «в разводе» мама произносила исключительно с цинковым презрением в голосе. Понимая, что наш союз обречён, она заранее переживала его разрыв. Я ругал её за это.

Материнский свадебный тост был полон оптимизма и лести. Пришлось прервать её, чтобы не началась изжога, и гости уставились на меня с осуждением. В образовавшейся паузе, совершенно беззвучной, обменявшись взглядами, мы поблагодарили друг друга.