Поняв, что преимущество на её стороне, тётка выпустила из груди воздух и сказала ехидно, а не зло:

– Или с Савелишной хочешь поспорить?

Судя по лицу Федота, хмурому и недовольному, с Савелишной ему хотелось не просто поспорить, а послать её туда, где даже твари Смерти гулять боятся. Да только то была Савелишна, с ней не принято спорить.

Решить, подавать ли тётке чистую миску, Дарёна никак не могла. Угадать, разозлится сейчас тётка на то, что её прервали, или на то, что Дарёна сидит без дела, было невозможно. Девочка прикинула, что за безделье влетит, пожалуй, сильнее, слила заблудившиеся на донышке капли и протянула миску тётке. Та отмахнулась, кинула в Дарёну полотенцем, которое девочка едва успела поймать над самой кадушкой.

– Сама давай дальше, – буркнула тётка и пошла к печи.

Федот молча сел за стол, так же молча дождался, пока тётка достанет из печи чугунок с кашей на шкварках и поставит перед ним. Ужинали сегодня и без Федота, и без Путяты. Злая, как ведьма, тётка не стала дожидаться невесть куда запропастившихся мужиков. Хотя загадки в том, что Путята пьёт с дружками брагу, ни для кого не было.

Федот съел пару ложек и веско сказал:

– Вы как хотите, но край послезавтра яму нужно закрывать. Иначе и клеть будет кривая, и сруб может перекосить.

Тётка невнятно заругалась, с грохотом поставила, почти бросила ухват на место. Обернулась к бабушке:

– Когда этот бездельник обратно в приход поедет?

– Иннокентий-то? – подслеповато щурясь на штопку уточнила бабушка. – Так известно, дней пять тут просидит. Сначала дары богинины справит, а потом отца Немиры надо проводить. Пока попрощаются, пока отпоют, пока закопают. Потом денёк отдохнуть. Да и мало ли что. Смерть она, знаешь ли, за одним не приходит, может, ещё кого хоронить придётся.

Сплёвывать от досады на пол собственного дома тётка не стала – это ж себя саму не уважать, вместо этого сочно, красочно заругалась. Когда она замолчала, в избе установилось обманчивое спокойствие. Постукивал ложкой по чугунку Федот, плескала водой Дарёна, поскрипывали кросна под Глашкиными руками, тихонько шуршали в углу девочки, да трещали в светцах лучины.

Дарёна глянула мельком на тётку и подумала, что на самом деле новый дом не особо нужен и бо́льшими семьями под одной крышей жили. Всё из-за того, что тётке очень хотелось похвастаться деньгами. Она так и говорила подругам: смотрите, мол, можем взять и построить сыну отдельный дом. Иногда, после очередной заминки на стройке, Дарёне думалось, что это всё богиня наказывает тётку за гордыню.

Отчасти Дарёна была рада, что Путята с Глашкой уедут, – меньше готовить, меньше убирать. Глашка, конечно, помогала, но без неряхи Путяты, постоянно воняющего бражным духом, будет свободнее дышать. Жалела Дарёна только, что подсматривать за тем, как Глашка ткёт, станет невозможно. Делала она это по-особому, привезла невиданное мастерство из дома. Так, как она, не умели ткать ни тётка, ни бабушка.

– Без-здельник, – зло рыкнула тётка, заставив Дарёну вздрогнуть от неожиданности. Обернулась на красный угол, сотворила священный серп. – Бездельник как есть, прости меня богиня-мать! Что у него, в приходе дел нет? Сидит тут на дармовых харчах, у-у-у!

Уверившись, что тётке пока нет до неё дела, Дарёна рискнула побольше отвлечься на Глашку. Главное – водой не забывать булькать, чтобы ничего не заподозрили.

Стояли кросна далеко от Дарёны, совсем в деталях не разглядишь, но девочка привыкла довольствоваться малым. Вот Глашка прокидывает в зев между натянутыми на стане нитями челнок с поперечной ниткой. Чтобы она крепко встала на место и стала частью полотна, со стуком, пошатывая кросна, прибивает её деревянной доской. Эту доску с отверстиями, в которые продеты горизонтальные нити, зовут бердом и тут, и там, откуда приехала Глашка.