7. Исторические примеры: диагностика прошлого с современными ярлыками – соблазнительно, но опасно.

Роберт Грин, верный своему излюбленному приему, вновь приглашает нас в захватывающее путешествие по страницам истории, чтобы наглядно проиллюстрировать свой Второй Закон – на этот раз о всепроникающей силе нарциссизма. Он, словно опытный детектив, выискивает улики – признаки раздутого эго, неутолимой жажды восхищения, вопиющего недостатка эмпатии и виртуозной манипулятивности – у самых разных, порой совершенно непохожих друг на друга, исторических персонажей. В его галерее мы встречаем и блестящего, но беспринципного древнегреческого политика Алкивиада, и эксцентричного промышленного магната-затворника Говарда Хьюза, и даже таких монументальных и крайне противоречивых лидеров, как Мао Цзэдун. Эти истории, как всегда у Грина, рассказаны ярко, увлекательно и убедительно, рисуя перед нами картину мира, где именно нарциссические мотивы, скрытые или явные, играют роковую, ключевую роль в судьбах великих (а порой и не очень великих, но заметных) людей прошлого.

Однако и здесь, при ближайшем рассмотрении, мы вновь сталкиваемся с теми же скользкими методологическими проблемами, о которых уже не раз говорили, только теперь они применяются к деликатной и весьма спекулятивной задаче – попытке «диагностировать» нарциссизм у давно ушедших исторических личностей.

Во-первых, это, конечно же, уже знакомая нам анахроничная психология. Понятие «нарциссизм» в том виде, в каком мы его понимаем сегодня (и даже в том упрощенном, почти бытовом, варианте, который использует Грин), – это продукт психологической мысли XX и, в большей степени, XXI веков. Пытаться на полном серьезе диагностировать нарциссическое расстройство личности (или хотя бы наличие ярко выраженных нарциссических черт) у людей, живших сотни, а то и тысячи лет назад, – это занятие, мягко говоря, крайне спекулятивное и малонаучное. Мы ведь не можем усадить их в кресло для клинического интервью, не можем провести с ними современные психологические тесты, не можем объективно оценить их внутренний мир по тем критериям, которые существуют сегодня. В нашем распоряжении лишь опосредованные, зачастую фрагментарные и почти всегда субъективные свидетельства – летописи, хроники, мемуары, биографии, письма, – которые к тому же часто писались с определенной, заранее заданной целью: либо для безоглядного восхваления, либо для столь же безоглядного осуждения.

Во-вторых, это неизбежное наложение современных стандартов и этических норм на совершенно иную историческую реальность. То, что нам сегодня, с высоты нашего времени, может показаться явным проявлением нездорового, патологического нарциссизма (например, безудержная страсть к пышным, театрализованным церемониям, требование особого, почти божественного, почтения к своей персоне, возведение грандиозных, подавляющих воображение памятников самому себе при жизни), в другую эпоху, в ином культурном контексте могло быть совершенно нормальным, естественным и даже ожидаемым поведением для человека определенного, высокого статуса – будь то король, император, фараон или прославленный полководец. Их культура, их традиции, сама их роль в обществе зачастую предписывали им вести себя именно так, как сегодня мы, не задумываясь, сочли бы «грандиозным» или «нарциссичным». Грин же нередко игнорирует этот важнейший культурно-исторический фон, оценивая поступки людей прошлого по лекалам и меркам современной морали и психологии.

В-третьих, наблюдается явный фокус на «ярких», эксцентричных и часто «проблемных» фигурах. Для иллюстрации всепроникающей силы нарциссизма Грин чаще всего выбирает персонажей экстраординарных, не вписывающихся в обычные рамки, зачастую с трагической, бурной или крайне противоречивой судьбой. Это, безусловно, делает его рассказ более захватывающим, но при этом невольно создает у читателя впечатление, что нарциссизм – это некий фатум, который неизбежно ведет к драмам, бесконечным интригам, а порой и к саморазрушению. Но что же насчет множества других исторических деятелей, которые были амбициозны, уверены в себе, возможно, не лишены некоторой доли тщеславия, но при этом действовали вполне эффективно, достигали значительных успехов и не демонстрировали никаких явных признаков психологической патологии? Такие, менее «сенсационные» и не столь «скандальные», примеры гораздо реже попадают в фокус его внимания, когда речь заходит о нарциссизме.