Все эти три черты, несмотря на свою уникальность, объединены общим, довольно неприглядным ядром: это эгоцентризм, душевная черствость, патологическая лживость и устойчивая склонность к эксплуатации других людей ради собственной выгоды. Неудивительно, что люди с ярко выраженными чертами Тёмной триады нередко добиваются успеха (по крайней мере, на короткой дистанции) в безжалостной гонке за властью и высоким статусом, поскольку их не сковывают моральные ограничения, а их умение манипулировать окружающими отточено до совершенства.

Как же с этим мрачным психологическим конструктом соотносится подход Роберта Грина? Пересечение, надо сказать, весьма существенное. Очевидно, что мир, который так красочно живописует Грин, населен персонажами с гипертрофированными чертами Тёмной триады. Его знаменитые «48 законов власти» можно без преувеличения рассматривать как подробнейшее, почти пошаговое руководство по развитию и практическому применению макиавеллистских стратегий. Его пристальный фокус на нарциссизме во Втором Законе напрямую затрагивает первый и, возможно, ключевой компонент этой триады. Многие из приводимых им примеров описывают поведение, которое опасно балансирует на грани с психопатическим – та же безжалостность, полное отсутствие раскаяния, готовность идти к цели, не считаясь ни с какими жертвами.

Однако Грин делает особый акцент именно на нарциссизме, рассматривая его как некую базовую, почти врожденную самовлюбленность, и на макиавеллизме, который предстает как набор универсальных стратегий для выживания и преуспевания в этом полном эгоистов мире. Психопатические же черты он скорее описывает как крайние, почти запредельные проявления или как особо мощные инструменты в арсенале самых отчаянных игроков, нежели как отдельную, фундаментальную характеристику «человеческой природы» в его стройной системе «законов».

Главное упрощение, которое допускает Грин, заключается в том, что он берет эти сложные, многогранные и часто откровенно деструктивные личностные конструкты (которые современная психология изучает во всей их неоднозначности, включая многочисленные негативные последствия как для самих носителей этих черт, так и для общества в целом) и как бы нормализует их, представляя чуть ли не неотъемлемой частью «человеческой природы», которую нужно просто глубоко понять и научиться грамотно использовать. Он словно говорит своим читателям: «Да, мир таков, а люди в нем – эгоистичные, нарциссичные и склонные к манипуляциям. Это не хорошо и не плохо, это просто объективная данность, с которой необходимо научиться эффективно работать». Концентрируясь на нарциссизме во Втором Законе, он делает его своего рода мастер-ключом, открывающим дверь к пониманию эгоцентричной сущности человека. Макиавеллистские же стратегии затем предстают как совершенно логичный, единственно верный способ действий в мире, переполненном такими вот «нарциссами». Это, безусловно, удобная, стройная и по-своему привлекательная схема, однако она опасно упрощает реальность и не всегда учитывает тонкие, но важные различия в мотивации и поведении между, скажем, «чистым» нарциссом, который превыше всего жаждет восхищения и обожания, и «чистым» макиавеллистом, который стремится к власти и личной выгоде через холодный, циничный расчет.

Таким образом, Грин, по сути, оперирует тем же «сырым материалом», что и исследователи Тёмной триады, но он значительно упрощает эту сложную, многомерную картину, делая нарциссизм центральным, всеобъясняющим понятием для расшифровки человеческой самопоглощенности, а макиавеллизм – основным, универсальным набором инструментов для эффективных действий в этом непростом мире. При этом он старательно избегает прямых клинических коннотаций и представляет эти, в общем-то, весьма нелицеприятные черты как универсальные и даже стратегически важные аспекты человеческой природы, которые просто нужно уметь видеть и грамотно использовать.