– Моя тётя домохозяйка, а дядя – препод по истории. И даже если преподы по истории зарабатывают больше, чем мужики на заправках, то стоит учитывать их трёх отпрысков, вечно голодных и вечно недовольных.

Вскоре наступает момент, когда уже не хочется искренне «быть не с чем». Одно время мне даже казалось, что я хочу не столько использовать Ерке, сколько окунуть её в грязь и дерьмо, из которого не вылезаю сама.

– А твои родители?

– У меня их нет.

Чего же я в действительности хочу?

– Ни мамы, ни папы?

Наверное, всё‑таки «окунуть», а не использовать.

– Никого нет.

С самого начала мне очень хотелось видеть огромные физические страдания Ерке. Но прямо сейчас, когда я поворачиваю голову и заглядываю в её лицо, встречаюсь с её помутневшим взглядом, считываю её немой намёк типа не надо продолжать этот допрос… мне больше не хочется притворяться, что она мне нравится.

– Повезло тебе, – из меня вырывается какой-то нелепый хрип. – Вот бы мой папаша тоже умер.

– Глупости не говори, – цокает Ерке. – Родители одни. Их надо ценить, даже если они не самые лучшие.

– Думаешь? – едко усмехаюсь я.

– Конечно.

– Даже если они худшие?

– Ну, если они худшие, можешь их не ценить. Но хотя бы смерти им не желай.

Я чуть было не рассмеялась в её измождённое лицо.

– Ты забавная, – нет, правда, её пьяные рассуждения меня искренне забавляют. Я двигаю дальше, и Ерке плетётся за мной. – А если родаки бьют своего отпрыска? Чё, таким тоже нельзя желать смерти?

– Если бьют – пусть идёт в полицию.

– А если уже ходил, и нифига?

– Не может такого быть.

– Ладно, ладно… а если дома и бьют, и насилуют – таким тоже желать смерти нельзя?

– Что за чушь?

Сущее мучение. Я легко спрыгиваю с бордюра и резко поворачиваюсь к Ерке, сделав финт на все сто восемьдесят. Смотрю снизу-вверх, подавляя ухмылку, как та пошатывается.

– Всё нормально, – говорю я. – Ты хороший человек, оказывается. Жалеешь и котят, и тупых родаков, и меня. Как у тебя только времени на всех хватает?

– Что за пустые предъявы…

– А мне вот интересно, – перебиваю её. – Твои родители – они были хорошими или плохими? Держу пари, они никогда не били тебя. Держу пари, тебя вообще никогда не били, – и вдруг добавляю, сама не осознавая. – По крайней мере родители.

Ерке выдавливает нервную улыбку, видимо, решив, что это юмор. Мне глубоко начхать на то, что она обо мне думает. Лично я считаю себя Божьим ангелом. У меня столько нелестных отзывов обо мне в коллекции, что этой мымре их за всю жизнь не перебить. И всё же – мне любопытно, что она ответит. Что она скажет, как только откроет рот. Каким будет её тон, как только её губы шевельнутся.

– Меня родилислучайно, – говорит она. По контрасту с обычной манерой, её речь становится бессвязной от боли и избытка чувств. – Меня ненавидели в школе из-за братьев, которые всем растрепали, что я дочь шлюхи, с которой отец попутался всего раз. Для семьи я бельмо на глазу. Отец поддерживал меня, пока ещё был жив. Но он умер, и теперь у меня есть только я. И да, ты права, мои родственники меня не били. Они всего-то каждый день напоминали о том, что я живу лишь благодаря тому, что отец порвал гондон, – закончив свою речь, она толкает меня в грудь.

Мне было несложно втереться в доверие Ерке. У нас много общего, думаю, мы легко сможем найти точки соприкосновений и всё такое. Я думаю, это будет легко провернуть. И даже если у её семейки нечего воровать, даже если она не самый удобный напарник для стримов, даже если её будет проще отпустить в свободное плавание – я подсекаю. Дерьмовый улов, знаю, но рука сама дёргается.

– На твоей стороне хотя бы был отец, – когда взбешённая Ерке уже собирается свалить, я хватаю её за запястье. – Я даже немного завидую тебе.