В дверном проходе я застаю Кирю, который двумя пальцами подманивает меня к себе.

Я ещё немного стою у спальника, любуясь спящей рожей. У Ерке, наверное, есть какая-то крутая причина, чтобы быть здесь. И я очень хочу узнать эту причину.

Двинув за Кириллом, я немного отхожу и в итоге сворачиваю на кухню. Там всё ещё позорно пустой стол, как будто здесь вообще никто не живёт. Но парням обосраться как повезло со мной. Не зря ж я тащила этот огромный рюкзак, полный закусок.

Расстегнув и перевернув его, я вываливаю на стол обещанную провизию. Киря тут же подходит и утаскивает пачку лейс.

– Давно она там? – спрашиваю я.

– Пришла часа два назад, – отвечает Киря, с удовольствием поглощая чипсы. – Кажется, ей больше некуда пойти.

– Ну, ещё бы, – хмыкаю я. – Поверь, это место – крайняя мера.

– Ты так думаешь?

– Я отлично разбираюсь в людях, Киря. Эта крошка – избалованная стерва, для которой мы – гусеница, таракан и паук – просто назойливые насекомые.

– Дай угадаю, ты – паук? – усмехается Кирилл, но бегло, без улыбки. Я бы тоже поржала, не будь так поздно, и не будь это так утомительно, или если б он реально пошутил там, я не знаю, блин.

– Нет, – вздыхаю, – я гусеница, – и поднимаю взгляд, заглядывая Кире в глаза. – Ты паук.

– Это ещё почему?

– Потому что, – я сую руку в рюкзак и достаю упаковку гондонов, которую, честно признаюсь, не купила, а стащила ещё недели три назад. Всё хотела продать кому-нибудь, но как-то не задалось. Я знаю многих пацанов в этом городе, и многих баб, которым эти гондоны бы пригодились, но мне попросту некогда на них всех охотиться, чтобы сбагрить наживу. Тем более я предпочитаю доверять этот процесс Феде, но доверить Феде продажу гондонов… я не готова.

В общем, высыпав презики, я делю гондоны на три кучки. Себе забираю пять штук, Кириллу с Китом оставляю по три упаковки на рыло. – С Федей сегодня виделась, кстати, – приходится чисто «к слову».

– Как он? – спрашивает Киря, беря в руки свою резиновую долю. Я гляжу, как Кирилл разглядывает глянцевые упаковки с беспечным видом.

Никогда раньше не видела, чтоб этот придурок общался с девушками. Тем не менее, когда у нас появлялись презики, Кирилл всегда брал себе пару штук. А когда презики заканчивались, Кирилл говорил, что у него их нет. Это настоящая загадка дыры: куда деваются презики, если у него нет подружки?

– Жив, – отвечаю я чуть погодя. – Гад.

– Прям гад? – хмыкает Киря.

– Ага. Прям гад, – повторяю я и пихаю руку в передний карман. – Вот, – достаю и бросаю на стол пару упаковок жидкого кошачьего корма, а также пакетик каких-то сухариков для котят. – Покормишь.

– А говоришь, что животных не любишь, – спокойно хмыкает Кирилл.

– Не люблю, – отвечаю я и накидываю пустой рюкзак на спину.

– А если бы любила, то притащила б ещё кошачью мяту в шариках?

– А если б любила, то пришла бы не с чем— после этих слов я двигаю на выход. Спать хочется жутко. И раз уж мой спальник оккупирован, придётся занять Федин. Ему он всё равно пока не нужен. Этот придурок давно не появлялся здесь. Кануло время наших бесконечных ночных тусовок. Немного тоскливо, но я и это переживу.

Приятно видеть знакомые лица. Здесь все, вся толпа: Кирилл, Кит, Ерке и Ириска. Помещение ломится от тел. Я принимаю вертикальное положение, как воскресшая бабка на металлическом столе патологоанатома, и чувствую себя примерно также.

Ну и дерьмо этот спальник, сразу чувствуется Федин подчерк. Наш колясочник любит экономить на своём комфорте.

Кит и Ерке спорят о смысле слова «нелицеприятный». Кто вообще придумал такое дурацкое и длинное слово? Достаточно простого «урод». Но я вижу, что Кит просто прикалывается, а от Ерке исходит некий выхлоп бешенства. Кирилл, как обычно, держится обособленно, но выглядит так, будто в любой момент готов отстоять мнение Кита. Хотя что-то мне подсказывает, что если бы Кит считал иначе, Кирилл легко бы поддержал и его тоже.