Храбрый солдат был так ошеломлён, как если бы обернувшись обнаружил у своего уха пистолет. Он снял ноги со стола. Однако он видел только девичью фигуру цыганки в красно-зелёных тонах, из-за того, что та закрыла лицо руками, могла пристально наблюдать за ним сквозь пальцы, но тот ничего не подозревал. Всё, что он хотел сейчас знать, так это то, что скрыто её ладонями.

Прежде чем он заговорил снова, она, возможно, решила насчёт него, потому что горько зарыдала. В то же время она скользнула пальцем по своему кольцу.

– Почему ты не смотришь на меня? – эгоистично спросил Холливелл.

– Боюсь.

– Неужели я так страшен?

– Ты солдат, готовый пристрелить меня, как кролика.

Холливелл рассмеялся и, схватив её за запястья, оторвал её ладони от лица.

– О, Боже мой! – сказал он снова, но на этот раз про себя.

Что касается египтянки, она сунула кольцо в карман и пала перед великолепием офицера.

– Ой, – воскликнула она, – Разве все такие, как ты?

В её глазах было такое восхищение, что сомневаться в ней было бы презрением к себе. Тем не менее, самодовольно улыбнувшись, Холливелл почувствовал беспокойство.

– Кто ты на земле? – спросил он, сочтя разумным не смотреть ей в глаза, – Почему ты не ответила сразу?

– Не сердитесь, капитан, – умоляла египтянка, – Я пообещала своей матери сосчитать до двадцати, прежде чем заговорить, потому что она считает меня слишком бойкой. Капитан, как же Вы осмелились взглянуть на меня?

Таким образом, проявив свой характер, Холливелл снова повернулся к ней лицом к лицу, в результате чего его вопрос изменился на:

– Откуда у тебя такие глаза? – после чего смутился.

– Я хочу знать, – сурово объяснил он, – Как Вам удалось познакомить людей из Трамса с нашими движениями? Вы должны сказать мне это немедленно, потому что шериф винит моих солдат. Ну, не считая двадцати!

Теперь он расхаживал по комнате, и она была обращена лицом к себе. В нём говорилось несколько вещей, в том числе то, что офицеру явно не нравилось это обвинение против своих людей.

– Шериф винит во всех прихожан? – воскликнула сообразительная египтянка, – Вот козёл, ведь сам во всём виноват!

– Что! – воскликнул Холливелл, в восторге, – Это шериф рассказывал сказки? Ответь мне. На этот раз ты считаешь сотню.

Возможно, цыганка не ответила по двум причинам. Если так, то одна из них заключалась в том, что, поскольку шериф ничего не сказал, ей нужно было придумать историю. Во-вторых, она хотела заключить сделку с офицером.

– Если я скажу тебе, – нетерпеливо сказала она, – Ты освободишь меня?

– Я могу попросить об этом шерифа.

– Но он хочет меня увидеть, – в отчаянии сказала египтянка, – Есть причины, капитан.

– Да ведь ты наверняка раньше с ним не встречалась, – удивился Холливелл.

– Нет, в том смысле, в каком ты имеешь в виду, – пробормотала цыганка, и на мгновение её глаза блеснули. Но свет в них погас, когда она вспомнила, что шериф рядом, и в отчаянии посмотрела на окно, как будто собиралась выброситься из него. У неё были очень веские причины не желать, чтобы Риах видел её, хотя страх, что он поместит её в тюрьму, не был одной из них.

Холливелл подумал, что это единственная причина ее горя, и ему очень хотелось обратить внимание на шерифа.

– Скажи мне правду, – сказал он, – И я обещаю подружиться с тобой.

– Ну, тогда, – сказала цыганка, всё ещё надеясь успокоить его сердце, и придумывая свою историю на ходу, – Когда я встретила шерифа, он сказал мне, что я унизила население Трамса.

– Напрасно думаешь, что я в это поверю. Где ты встретила его?

– В долине Куарити. Он ехал верхом.

– Ну, я допускаю, что он был там вчера и верхом на лошади. Он возвращался в Тиллидрума из дома лорда Ринтула. Но не говори мне, что он доверился цыганке.