Для Гэвина, который никогда прежде не видел на площади сразу несколько десятков людей, это зрелище было странным и ужасным. Эндрю Стратерс, старый солдат, стоял на внешней лестнице особняка и выкрикивал приказы примерно пятидесяти ткачам, многие из которых были скудно одеты, но все до единого вооружены пиками и шестами. Большинство из них были знакомы юному служителю, но их лица были для него новыми. Новые подступали ежесекундно. Из-за неуклюжих жестов люди ожесточались. Вокруг собрались сотни людей, некоторые кричали, некоторые грозили кулаками старому солдату, многие пытались вырвать своих родственников из опасности. Гэвин не мог видеть египтянку. Женщины и старики, борясь за то, чтобы завладеть его слухом, умоляли его разогнать вооружённый отряд. Он взбежал по лестнице городского дома, и в мгновение ока та превратилась в кафедру.

– Осмелюсь вмешаться, мистер Дишарт, – яростно сказал Стразерс.

– Эндрю Стразерс, – торжественно сказал Гэвин, – Во имя Господа Бога я приказываю тебе оставить меня в покое. Если ты этого не сделаешь, – яростно добавил он, – Я сброшу тебя с лестницы.

– Не слушай его, Эндрю, – кричал один, а другой подхватывал, – Он не может понять наши страдания – он ужинает в такой день.

Однако Стразерс дрогнул, и Гэвин бросил взгляд на вооружённых людей.

– Роб Доу, – сказал он, – Выходите вперёд Уильям Кармайкл, Томас Вамонд, Уильям Манн, Александр Хобарт, Хендерс Хаггарт.

То была паства старой шотландской церкви, и обнаружив, что священник не сводит с них глаз, они повиновались, все, кроме Роба Доу.

– Не обращай на него внимания, Роб, – сказал безбожник Круикшенкс, – Лучше играть в карты в аду, чем петь псалмы на небесах.

– Джозеф Круикшэнкс, – мрачно ответил Гэвин, – Там нет карт.

Затем Роб тоже подошел к подножию лестницы. Толпа расслышала гневное бормотание, и молодой Чарльз Юилл воскликнул:

– Проклятие, неужели Вы властвуете над нами в будние дни так же, как по День Седьмой?

– Сложите оружие, – приказал Гэвин всем шестерым.

Они посмотрели друг на друга. Хобарт сунул пику за спину.

– У меня нет оружия, – хитро сказал он.

– Позвольте мне хоть чуть-чуть, – умолял Доу, – И я обещаю двенадцать месяцев трезвости.

– О, Роб, Роб! – с горечью спросил служитель, – И это с тобой мы молились несколько часов назад?

Коса выпала из рук Роба.

– Назад за пики, – прорычал он своим товарищам, – А не то сам за них возьмусь.

– Да, оставьте их, – прошептал регент, – Но не уступайте!

Тогда священник, которого трясло от волнения, хотя он этого не понимал, протянул руки, призывая к тишине, и так внезапно, что это напугало людей на соседних улицах.

– Если он молится, нам конец, – воскликнул молодой Чарльз Юилл, но даже в тот час многие люди были без чулок.

– О, Ты, Господь Саваоф, – молился Гэвин, – Нынче ночью мы в Твоих руках. Это Твой народ, и они согрешили, но Ты милосердный Бог, а испытание для них слишком тяжело, вот и не ведают, что творят. К Тебе, Богу нашему, мы обращаемся за избавлением, ибо без Тебя мы погибнем.

Молитва юного служителя была слышна по всей площади, и на его «аминь» отозвались удары оружия.

– Если вы будете драться, – закричал Гэвин, посветлев, едва услышал стук железа о камни, – Ваших жён и детей могут застрелить прямо на улице. Эти солдаты пришли за дюжиной из вас, будет ли тебе польза, если они заберут сотню?

– О, послушайте его! – кричали многие женщины.

– Я выигрываю, – ответил мужчина, – Потому что я один из десятка. Что за египтянка?

– Вот.

Гэвин увидел, как толпа открылась, и из неё вышла цыганка, и, хотя ему стоило осудить её, он только моргнул, потому что её красота снова сразила его наповал. Она встала рядом с ним на лестнице, прежде чем тот успел вспомнить, что он священник.