Хотела Яга к нему руку протянуть. Вдруг развеется морок окаянный? Вдруг привиделось ей всё? И возлюбленный сейчас потянет её за собой, спасёт. Но рука будто каменная, не поднять. И понимает Яга. С болью и горем понимает… Не вытянет её с Той Стороны Гордей-царевич. Чтоб кого-то оттуда вызволить, сильно да горячо любить надо. Она его любила. А он её… Даже если б попытался, не смог бы вытащить.

Смотрит она на него взглядом последним. А он шаг назад сделал… Второй… Третий… Развернулся и побежал прочь.

Веретено упало из маленьких рук. На глаза навернулись слёзки.

– Как же так? – шмыгая носом, воскликнула Василиса дрогнувшим голоском, – Он же… Она же… А как же… Поля? Цветочки в косе.

– Всё обман, – выдохнула девица.

Подняла она веретено с пола, да нить готовую от кудели отделила. Опал лунный лучик… За шторкой уж предрассветные сумерки играют.

– Прознал он, что любовь – и есть самая великая сила, о которой говорила ему Яга, – села хозяйка на лавку, нить с веретена в клубок мотать, – Для того и очаровывал Ягу, чтоб она в нужный момент помогла ему. А много ль надо сердцу ретивому, что само любить желает? Пара слов, да нежный взгляд. Вот всё по задумке Гордея и вышло. Яга его с Той Стороны вытащила. Сама, может, сгинет теперь. Не догонит, стало быть. Проблем меньше.

– Как он мог?! Она спасла его от гибели, а он… Бросил её умирать!

– И такое бывает.

– А что же Яга, – вскочила с прялки девочка, да в руку хозяйки вцепилась, – Выбралась? Ведь выбралась же? Да?

Всё стояла Яга Ягишна на мосту. Одной ногой жива, другой в могиле. Боль сердце разбитое слезами горючими да кровью кипящей поливала. А на глаза ни слезинки не выступило. Горько было… Да не от смертушки лютой, что в затылок девичий дышала, а от предательства. И жить уж не хотелось, да и Той Стороне отдаваться тоже.

Опомнилась девица вскоре. Глядит – сила нечистая её глубже затягивает. Ноженьку левую обхватила, да волочёт… Волочёт… Не выбраться девице, утащат её. И хохочут, хрюкают пятачки, гогочут морды чудовищ.

Не хотела Яга сдаваться. Вся боль, вся обида, вся злость в крови вскипели, забурлили. Под ногами меч Гордея-царевича валялся. Так и не забрал он его впопыхах. Схватила девица меч булатный, вытащила из ножен, занесла над головой… Да и отрубила себе ногу до самого верху.

Кровь захлестала. Упала Яга на мост, да не вскрикнула. Хоть всё тело огнём жгло. А на сердце во сто крат больнее.

И страшно ей, и больно, и горько… И минуты последние чуются. Но не сдаётся она. Поворотилась девица на живот, да руками толкнулась, что есть силы.

Ползёт Яга по мосту. А за ней кровавая дорога тянется. Птицы мертвя́ные из тумана кричат, над головой кружатся. Ждут-пождут, когда девица последний вздох испустит. А она ползёт… Хоть мутится всё перед глазами от боли, и света белого уж не разглядеть.

Рука с обрыва соскользнула. И поняла Яга… Что у самой кромки моста лежит. Ещё чуть-чуть и свалится в огненные воды реки Смородины. Никакие перила не удержат.

Вдруг чует… Содрогнулась земля. С диким гомоном птицы разлетелись. Повеяло могильным холодом, да чёрным пеплом. Сам царь Кощей из царства своего загробного на Калинов мост ступил.

Слышит девица… Стучат по брёвнам тяжёлые, как смерть, сапоги. Шуршит дымная ткань плаща, да латы звенят, как в последний раз.

Остановился Кощей над Ягой. А она и поворотиться к нему не может. Открыла глаза… А перед ними лишь туман, да блестят внизу огненные волны.

Молчал царь Кощей. Да чего тут скажешь? Хоть и сам за ней пришел, а всё ж таки дозволил последнее дожить… Самые сладкие вдохи додышать. Но Яге теперь и дышать не мило.