– Если видео не даст результата, – начал Борис, – а опросы не помогут, если не раскроем… В общем, нам это дело нужно, как воздух. И для статистики, и чтобы в Москву не ехать на заслушивание. До конца года его раскрыть надо любыми средствами. Понимаешь?

Кивок.

– Если благодаря тебе год по показателям хорошо закроем, я этого не забуду. Топало после отпуска увольняться планирует. Себя хорошо проявишь – переведём на место Топало. Зачем деятельному оперу в районе пропадать?

Глаза Дятлова заблестели. Борис хорошо знал такой взгляд. Он наблюдал его на лицах жены и двух дочерей-подростков перед покупкой дорогостоящего наряда или когда они завладевали его кошельком.

– Да, да, – сказал Борис, – ты правильно понял.

– Раскроем, обязательно раскроем, – отчеканил Дятлов.

– Алло, – сказал Ловитин.

– Григорий Владимирович, к вам дама, – раздался в телефонной трубке голос полицейского с пункта охраны.

– Семён Степанович, что за дама, конкретнее?

– Симпатичная. В шубе чёрной и в берете таком красивом, красном.

– Я не об этом. Как её зовут?

– Не скажу. Больно чудное имя у неё. В журнале записал, но и на бумаге не разберу.

– Фин-Фейербах?

– Не понял?..

– Семён Степанович, фамилия её Фин-Фейербах?

– А! Да, да, точно. Фин-Фейепах, прости господи. Пропустить?

– Нет. Скажите, что придётся подождать. Я занят.

– Ладненько.

– Станет нервничать или уйти вздумает – звоните.

– Григорий Владимирович?

– Да.

– Как совещание прошло? Я видел, как следователи из кабинета руководителя выходили, поникшие, словно на панихиде.

– Всё хорошо, Семён Степанович, совещание на то и совещание.

– Ну-ну. Ещё чего спросить хотел: новостей, убийств каких-нибудь не случалось?

– Семён Степанович, работать надо.

– Ладненько, ладненько, не отвлекаю. Трудитесь и ни о чём не переживайте. Если что – звоню.

Ловитин положил трубку. Действительно, совещание прошло неважно. Руководитель давил на него и требовал раскрытия убийства Галонской. Следователь не спешил выходить к Фин-Фейербах, он подготовил необходимые поручения по делу и лишь спустя полчаса вышел к свидетелю. Фин-Фейербах в ожидании дошла до той кондиции, что хотела наброситься на следователя со словами возмущения, но после извинений Ловитина успокоилась и даже приветливо улыбнулась. Несмотря на это, при допросе она неохотно заходила в зону открытого общения. Трудный свидетель. Она замыкалась и увиливала от ответов, не подозревая, что следователь подготовился к такому поведению. Он поручил Юрасову проследить утром за Фин-Фейербах и теперь располагал кое-какой информацией о её жизни. Эти сведения он намеревался использовать при первом подходящем случае.

– Так вы были знакомы с Гертрудой Галонской? – в очередной раз спросил Ловитин.

– Нет, – настаивала Фин-Фейербах.

– На предыдущем допросе вы говорили иначе. Я же вас предупредил, что за дачу ложных показаний грозит уголовная ответственность.

Фин-Фейербах заёрзала на стуле и только сейчас сняла головной убор. Ловитин в первую очередь обратил внимание на ярко-красный берет. Вернее, не столько на берет, сколько на его сочетание с ярко-красным цветом губ женщины и такого же цвета перчатками, а к красному берету, губам и перчаткам Фин-Фейербах подобрала чёрные шубу, сапоги и платье.

– Это не давление? – спросила она голосом, готовым перейти на дрожь.

С демонстративно спокойным видом женщина поставила чёрную сумочку рядом на стул, сверху положила берет и перчатки. После она пригладила чёрные вьющиеся волосы и расстегнула пуговицы норковой шубы.

– Разве может быть давлением цитирование закона? Впрочем, вы вправе пожаловаться прокурору, но после допроса. Сейчас я хочу лишь оградить вас от уголовной ответственности, ведь то, что вы делаете, запрещено.