У нас обычный вечер, полный хлопот, шума, пререканий. Я разогреваю ужин, Лина носится по квартире с горящими глазами, Никитос заперся у себя в комнате, но это ненадолго. Скоро мы все соберёмся на кухне.

– Я уже на пороге! – звонит мне Лерочка. – Открывайте дверь!

Гостью первой встречает Линка. Она обожает, когда к нам кто-то приходит.

– Держи, – отдаёт ей пакет подруга, и тут же любопытный нос ныряет, чтобы посмотреть, что там.

– А Лерочка привезла нам кексики! – нараспев тянет Линка и сияет, как утреннее солнышко.

Можно подумать, что она год сладостей не видала. Даже обидно немного.

– Вначале ужинать, а потом кексики, – строго говорю я. Кажется, сегодня обойдётся без «фу, суп» и «не хочу кашу».

С Лерочкой наедине мы остаёмся гораздо позже, когда все накормлены. Никита снова заперся у себя в комнате, Линка устроилась у телевизора мультики смотреть, а мы наконец-то можем попить чаю и поболтать, не рискуя, что кто-то будет рядом греть уши.

– Что у тебя стряслось, рассказывай, – усаживается поудобнее подруга, обхватывая ладонями горячую чашку с чаем. На улице холодно, а в доме тепло. На кухне уютно, и есть человек, которому я не безразлична.

– Я сегодня Вересова встретила, – вздыхая, произношу вслух самое трудное.

Лерочка даже чаем облилась.

– Тот самый?! – таращит она на меня глаза, и я снова вздыхаю.

В доме, где есть дети, приходится себя контролировать. Это мы не замечаем многих вещей и часто не слышим даже, как под носом о чём-то рассказывают, а дети секут всё с полувзгляда и шороха.

– Он стал ещё красивее, – глухо затосковала я и снова ощутила и жар, и волнение, и ещё много не пойми чего.

Хотя чего там понимать: он меня волновал, вводил в состояние амёбы, когда теряешь все мыслительные процессы и становишься эдаким желе, способным только одно: притягиваться к нему, как к источнику тепла. Я вдруг подумала, что с Алькой было то же самое: она притягивала. Некий необъяснимый наукой магнетизм. Хотя, может, и объяснимый, но я просто не в курсе.

– Хм, – вывела меня из задумчивости Лерочка, – надо же. Детская влюблённость осталась на месте. А ну напомни мне, пожалуйста, у тебя мальчики были?

Я покраснела. Лерочка иногда умела задавать неудобные вопросы.

– Ну, ты же знаешь, – развела руки и перешла на шёпот: – возле меня постоянно кто-то ошивался.

– И все они были недостаточно хороши, – щелкает пальцами подруга. – Вот оно что! Не дотягивали до идеала! Никак! У тебя внутри эталон, мерило, образец! Вот почему ни одному не удалось растопить твоё сердце, моя Снегурочка! Как легко складываются пазлы, если чуть-чуть покопаться!

– Вот не выдумывай сейчас ничего! – отчаянно прикрыла я глаза, понимая, что и щёки красные, и сердце тарабанит, готовое выскочить, сплясать, отчебучить что-то неимоверное.

– Это ты сейчас не пытайся найти себе оправданий! Их нет! Потому что есть причина!

– Он брат Островского, – зачем-то невпопад выдаю я.

– Кто брат? – у Леры тот же коллапс, что и у меня, когда Островский об этом заявил. Хорошо хоть не одна я такая.

– Ну, Юра Вересов. Брат Островского.

– Твоего босса? – уточняет Лерочка.

– Да, сказал, по отцу.

Лера на миг замирает и смотрит куда-то в сторону, словно просчитывает какие-то только ей понятные шаги или комбинации.

– Так это же отлично! – снова кричит она на всю кухню. На её вопль прибегает Линка. Я делаю страшные глаза, показывая: молчи, несчастная, молчи!

– А что у вас тут прекрасного? – засовывает Линка любопытный нос и зорко обследует стол. – Всё съели! – смотрит на нас обвиняюще. Мол, где? Где это ваше прекрасное? Я не вижу!

– Ну как мы могли? – мягко возражаю я и достаю буквально из-под полы один из двух спрятанных кексов. Второй отдам ей утром, чтобы не ныла, пока я её буду в садик собирать.