- Схоронила?

- Да. Вчера зарыли, – и смотрит с такой надеждой на него, будто он оживить псицу сможет.

- Так посади куст какой на схроне. Псице может и без разбору, а ну как нет? Вот не знаю, куда скотина после смерти уходит, но вдруг увидит? – нес дурное, но ничего иного выдумать попросту не смог.

Аринка аж дернулась, встрепенулась и ресницами захлопала.

- И правда же! Будет там знать, что я о ней помню. Боярин, молиться о звере ведь грех, верно? А вспоминать можно. – Андрей чудом улыбку сдержал.

- Смотрю я на тебя и … – Шумской головой покачал, но продолжил. – Тебе звери дороже, чем люди.

- Не дороже, боярин. Их жальче. Ты-то вон какой, обоерукий, сильный. А у них что? Токмо лапы. Ни оборонить себя, ни еды сыскать на старости. Все только пинают, да ругаются. А за что? За то, что верой и правдой служили всю жизнь свою?

- И с людьми такое случается, Ариша, – Андрей уж и не помнил, когда вот так запросто болтал с кем-то, окромя Дёмки. А уж с девкой никогда не было такого!

- А вот то их вина, я так мыслю. Если к концу-то жизни не нажил ни одного друга, да любящего ближника, так и…

- Злая ты, а ведь так и не скажешь. Иной раз кому-то тяжко с людьми сходиться. С того и живут одиноко, – Андрей себя не узнавал, трещал, как сорока!

- Как ты? – и глазищами своими буравит, но не зло, не с праздным каким любопытством, а тепло так…с пониманием.

- Что как я? Я вот он, с тобой болтаю. Глядишь, стану старый, ты меня одного подыхать не оставишь, – улыбнулся и совсем разум обронил, когда Аришка просияла в ответ белозубо. – Если доживу до старости…

Аришкину улыбку будто ветром снесло.

- Боярин, ты чего ж такое говоришь? – испугалась.

Шумской отвечать ничего не стал, просто в глаза ей прямо взглянул, а она поняла все. Воинская участь – дело страшное. Вот сидит ныне перед тобой сильный, молодой, да красивый, а завтра – калека или мертвяк.

- Арина… – подался к ней, влекомый светом глаз ясных, но возле сараюшки послышались голоса и не чьи-нибудь, а боярыни Ксении и Машки.

- Куда делась-то? Дома ее нет, Михал Афанасьич не видал. И в девичьей нет. Машка, признавайся, как на духу, где Арина, а? Нам с тобой дед ее под опеку дал, а мы прохлопали! Какие мы с тобой опосля этого бояре? Слову нашему никто не поверит!

- Матушка, ей Богу, не видала! Побегу поищу в конюшнях.

- Куда побежишь, неразумная? Боярские дочери урядно ходят, медленно. Пошли холопку на поиск. Вот найду, за косу-то оттаскаю.

Аришка сжалась в углу своем так, что Андрею снова стало жалко ее.

- Беги, нето. Боярыня Ксения крута, не спустит, – поднялся сам и руку ей протянул.

Она пальчики свои положила в его ладонь и уцепилась. Знала бы, дурёха, каким ознобом обдало Андрея, может так и не держалась бы крепко. Шумской-то ее поднял, да руку тут же отпустил…от греха.

- Спаси тя Бог, боярин Андрей. Побегу. И куст утресь высажу у Мавки, – вздохнула печально, и Шумской понял – псицу она долгонько еще помнить будет, а с того и печалиться станет.

Ариша поклонилась поясно, выскочила за дверь сараюшки, токмо коса ее золотистый след оставила. И не где-нибудь, а в дурных Андреевых глазах. Так и стоял – чурбан чурбаном – глазами хлопал. Дохлопался.

Пока шел через двор, пока Дёмку сыскал в кузнях, все мысль в голове вертелась, а уж как к вечеру и осозналась. Когда все спать улеглись, Андрей тихим сапом из ложницы вышел, оседлал сам Буяна и выехал в Савиново. Гнал, что чумной!

На подворье своем взбудоражил холопов, велел приказчика Архипа звать. Тот явился, едва порты натянув.

- Боярин, чего надобно? – с поклоном.

- Чего, чего… – Шумской башкой своей дурной тряхнул. – Намедни Цыганка ощенилась, так? Веди. И короб дай.