– Заткнись! – клокочущим от ярости голосом оборвала его супруга. – Дрянь этакая! Ты что, издеваться надо мной вздумал?! Вчера нажрался до потери сознания, сегодня где-то успел нализаться: долго еще твое пьянство будет продолжаться?! Ты что, скотина, Новый год мне хочешь испортить, да?! – Выставив вперед мощную грудь пятого размера, Муза перешла в наступление. – Где деньги?! Куда дел шапку?! Ну, отвечай! – Точно кузнечным прессом, она прижала мужа к двери.

– К-какие деньги?! К-какая шапка?! – теряя последние остатки лирического настроения, Зосимов задыхался под жаркими телесами супруги. – О-отпусти… я тебе сотню таких шапок… деньгами завалю… будут тебе деньги, много-много… п-поверь мне, мужу своему…

Услышав странный лепет супруга, Муза, прикрыв алый ротик молочно-белой рукой, беззвучно прошептала: «Все, кажись, допился муженек, с ума спятил…» – На всякий случай ослабив напор, она отступила на шаг назад.

– Фу-у, едва не раздавила… – облегченно выдохнул Зосимов, передергивая плечами. Затем спросил с укором: – Ну чего как с цепи сорвалась, я тебе деньги принес, а ты…

– К-какие деньги? Откуда? Где они? – уже не на шутку испугавшись, не веря мужу, Муза стала медленно, медленно отступать.

– Да стой ты! Куда? – Зосимов схватил жену за руку. – Я что-то не могу понять: ты что мне не веришь? Не веришь, да?! Мне? Зря, зря… Ну чего дрожишь? Меня боишься? Ох, и дуреха же ты! Не псих я, не умалишенный, не бойся! Просто возбужден, и на то имею полное право. Ты ждала, что я принесу тебе деньги от Мусы, да? Ждала? Глупая, разве это деньги, это – копейки! Настоящие деньги вот здесь! – И он горделиво развернул перед супругой холст. – Вот они, смотри! Да не на меня смотри, глупая, на холст, на холст смотри! Это есть картина под названием натюрморт! О, это не просто натюрморт – это шедевр мирового искусства, можно сказать – классика живописи. Да-да, настоящий шедевр для мировой культурной общественности! Лично для нас с тобой, это – большие деньги, притом, заметь, не рубли, нет – полновесные доллары, много-много долларов!

Музу передернуло от хвастливых, высокопарных, не подкрепленных конкретикой слов мужа, но едва взглянув на холст, она замерла с открытым ртом.

– Что Музочка, шедевр поразил? Да? Ой, знаешь, меня тоже, с первого взгляда убил… Смотри любимая, во все глаза смотри, такое чудо в реальной жизни редко где увидишь. Это тебе не мазня допотопная из нашего краеведческого музея. Смотри, наблюдай, любуйся, влюбляйся! Ах, какая ослепляющая яркость, какое смешение красок, цветов, тонов! Впрочем, что вы – женщины – в настоящем искусстве понимаете? Назови мне хотя бы одну представительницу слабого пола… Э-э, да что тут говорить – ты лучше понюхай… Понюхай, понюхай! – настойчиво повторил Зосимов, поднося холст к лицу супруги. Муза брезгливо сморщилась.

– Ага! Унюхала запашок! То-то! – самодовольно заулыбался Зосимов. – Музочка, это и есть настоящий, всемирно известный реализм! Настоящий, морем пахнущий, водорослями, чайками? Вот! А ты свое заладила: деньги, деньги! Эх-ты, тюха-матюха моя!

Муза же, будто не слыша мужа, отклоняла верхнюю часть туловища то назад, то вправо-влево, пытаясь получше рассмотреть натюрморт.

– … И уйдет нужда серая, и заживем мы с тобой Музочка счастливо и богато! На, подержи, я ботинки сниму.

Зосимов передал холст супруге. В его возбужденной голове новогодним фейерверком вспыхивали фантастические планы, один ярче другого.

– Знаешь Музочка, возможно, этот натюрморт будет стоить и миллион, и пять, а то и десять «зеленых лимонов» – не меньше! Реализуем мы его какому-нибудь богатенькому иностранцу-коллекционеру или нашему олигарху-нефтянику… А может, продадим в заграничный музей – у российских на него денег не хватит. Продадим – деньги в швейцарский банк положим… или в лондонский – у них там с этим делом более-менее честно. Продадим, положим, а что дальше? Дальше надо думать. А что собственно думать-дальше мы махнем с тобой Музочка на сказочный остров Кипр. Любимая, ты была на Кипре?