Он знал, что в Германии любят порядок, но не ожидал, что без одной бумажки не получить другую, а без третьей – нельзя даже завести банковский счёт.

– Anmeldung? – переспросила строгая женщина в Bürgeramt, разглядывая его документы, как будто они были испачканы.

– Ja… – начал было Милон, но она уже качала головой.

– Falsches Formular. Sie brauchen das hier.

Она протянула ему новый лист.

"Опять не то…"

Вышел на улицу. Вдохнул. Посмотрел на листок в руках.

Это был уже четвёртый раз, когда он приходил сюда.

Он устал. Он не знал, как это всё работает. Он хотел домой.

Но домой пути не было.

Так что он пошел в соседнее кафе, заказал крепкий черный кофе и пошел домой.

"Ладно. Разберёмся."

Прошло два месяца.

Что-то изменилось.

Он уже не вздрагивал, когда к нему обращались по-немецки. Он научился заполнять бумаги, не чувствуя, что теряет рассудок. Он начал замечать мелочи, которых раньше не видел:

– Как немцы ждут зеленого света даже на пустых дорогах.

– Как за столом не спрашивают: «Как дела?», если не готовы выслушать ответ.

– Как улыбка не всегда означает доброжелательность, но если кто-то улыбается искренне – это значит больше, чем слова.

Но самое странное случилось в один из холодных осенних дней.

Он стоял на автобусной остановке, когда к нему подошел турист с картой в руках.

– Entschuldigung, wissen Sie, wo…

Он автоматически указал направление, произнеся фразу чисто, без единого замешательства.

Турист поблагодарил и ушел.

И только потом до Милона дошло:

Этот человек принял его за немца.

И впервые с момента приезда он почувствовал, что действительно принадлежит этому месту.

Два месяца в новом городе пролетели так, словно кто-то вычеркнул их из жизни. Милон привык к расписанию, улицам, к языку, который теперь уже не резал слух так сильно, как в первые недели. Но деньги уходили быстрее, чем приходило понимание немецкой речи, а жить на сбережения долго не получится.

Работа. Она нужна была срочно.

Он пересматривал объявления в газетах, высматривал таблички "Wir suchen Mitarbeiter" в витринах, но ничего не цепляло взгляд. Всё казалось слишком шумным, суетливым, не его. Официантом он работать не мог – слишком много общения. Продавцом? Уныло. Он уже почти потерял надежду, когда наткнулся на небольшое объявление: "Флорист. Желателен опыт".

Милон задержал дыхание.

Бабушка.

Он не помнил дня, когда она впервые начала рассказывать ему о цветах, но помнил её руки – крепкие, но мягкие, покрытые тонким слоем земли. Она говорила о пионах, будто о старых друзьях, называла розы "женщинами с характером", а лилии – "цветами для тех, кто всё ещё ищет себя". Милон знал, как ухаживать за ними, знал, что сочетается, а что нет.

Магазин оказался небольшим, но уютным. В воздухе смешались запахи роз, эвкалипта и влажной земли. На кассе сидела женщина лет пятидесяти, в очках на кончике носа. Она посмотрела на него поверх оправы.

– Опыт?

– Неофициальный, – честно ответил он.

– Немецкий?

– B1.

Она кивнула и вдруг махнула рукой в сторону витрины.

– Сделай букет для девушки, которой грустно.

Он не спрашивал, что она имеет в виду. Просто молча подошёл, выбрал нежно-розовые пионы – символ нежности и тепла, добавил эвкалипт, чтобы придать свежесть, и несколько сиреневых фрезий. Цвета перекликались, но не спорили друг с другом.

Когда он закончил, женщина посмотрела на букет, потом на него.

– Начнёшь помощником, – сказала она, убирая очки. – Посмотрим, что из тебя выйдет.

Милон кивнул. В груди будто стало чуть легче.

Осень в Мюнхене всегда начиналась с тишины. Ни порывов ветра, ни резких ливней – только прохлада, наполняющая утренний воздух, и багряные листья, устилающие старые улицы. Милон стоял у входа в академию, разглядывая массивное здание с колоннами. Всё было иначе, чем год назад, когда он только приехал в эту страну – теперь его не тревожила неуверенность, язык больше не казался чуждым, и даже прохожие, которых он раньше воспринимал как некий фон, теперь представлялись отдельными историями.