Он снова делал себя прежним.

Но когда дверь открылась и он увидел отца, внутри всё оборвалось.

Тот выглядел почти так же, как в его памяти. Резкие черты, холодный взгляд, осанка человека, который никогда не теряет контроль.

Милон заставил себя остаться на месте.

Отец сел напротив, не сводя с него глаз.

– Привет, сын.

Слово «сын» ударило сильнее, чем Милон ожидал.

Он облизнул пересохшие губы.

– Пр-здравствуй…те.

Чёрт. Он даже дрогнул не там, где нужно.

Отец оглядел его внимательно.

– Ты изменился.

– Люди меняются, – сухо сказал Милон, пытаясь казаться спокойным.

– Ты сменил имя?

– Да.

– Почему?

Милон напрягся.

– Оно мне подходит.

– Разве?

Голос был ровный, почти без эмоций, но Милон почувствовал, как внутри всё сжалось.

– Ты не написал нам.

– Я не хотел.

– Я догадался.

Отец сцепил пальцы.

– Лоран, да?

Лоран напрягся.

– Да.

Отец слегка кивнул, будто пробовал имя на вкус.

– Красиво. А значит ли оно что-то?

– Да.

– И что же?

Лоран не ответил.

Отец усмехнулся.

– Ты думаешь, что стереть имя – это значит стереть нас? Нет, сын. Ты всё ещё наш.

Лоран сжал пальцы под столом.

– Я – не ваш.

– Правда? Тогда почему ты сидишь здесь и дрожишь?

Он резко поднял глаза.

Отец смотрел спокойно, ровно, будто видел его насквозь.

– Неважно, что у тебя в документах. Неважно, как тебя зовут. Милон или Лоран. Ты всё равно носишь нашу кровь.

– А ты всё равно смотришь на меня как на разочарование.

Отец молчал.

Но в этом молчании был ответ.

– Ты хотел увидеть меня, – продолжил он, делая глоток кофе, чтобы занять руки.

– Хотел.

– Почему?

– Потому что ты мой сын.

Милон выдохнул через нос.

– У вас больше нет сына.

Отец молча посмотрел на него.

Никакого гнева.

Никакого шока.

Только разочарованная тишина.

– Ты ведь знаешь, что это неправда.

Милон почувствовал, как внутри поднимается злость.

– Я пытался жить так, как вы хотели! – его голос вдруг прозвучал громче, чем он ожидал. – Я пытался соответствовать вашим ожиданиям! Я… Я…

Он сжал кулаки.

– Я пытался быть хорошим сыном.

Отец продолжал молчать.

– Но знаете что? Мне было плохо!

Он резко поднял голову.

– Вы хоть раз спрашивали меня, что мне хочется? Чего я хочу? Хоть раз?!

Грудь тяжело вздымалась.

Отец смотрел на него спокойно.

Слишком спокойно.

И это добивало сильнее, чем если бы он накричал в ответ.

– Милон…

– Нет. Нет! Не говорите мне, что я заблуждаюсь. Не говорите мне, что я предал семью.

Он сжал подлокотники кресла так сильно, что побелели пальцы.

– Я делаю свою жизнь. Я выбираю, кем мне быть. И мне плевать, что вы думаете.

Тишина.

Милон дышал тяжело, почти задыхаясь от собственного гнева.

Отец просто смотрел.

И в этом взгляде не было ярости.

Только… разочарование.

– Живи, как хочешь, – спокойно сказал он и поднялся.

Не злость.

Не ненависть.

Просто решение.

Он больше не будет пытаться.

Он больше не увидит в нём сына.

Милон вдруг почувствовал, что его тошнит.

– Прощай, Милон.

Он ушёл.

В книжном магазине Милон тянется за немецким изданием чего-то классического, но рядом – русские книги.

Он смотрит на них дольше, чем должен был.

Пальцы скользят по корешкам. Толстой. Булгаков. Пастернак.

Он берёт одну, раскрывает. Слова знакомые, но уже не родные.

Сможет ли он снова читать на русском? Хочет ли?

Но почему-то покупает книгу.

Возвращаясь домой, засовывает её в самый дальний угол полки.

Но она теперь там.

Милон добрался до своей комнаты и почти сразу завалился на кровать.

Он должен был чувствовать облегчение.

Он сказал всё.

Высказал всё, что копилось годами.

Он победил.

Тогда почему внутри такая пустота?

Он закрыл лицо руками.

– Чёрт…

Слёзы текли по вискам, он пытался их подавить, но уже не мог.

Он больше не был сыном.

Он был