8

«Ты знаешь, милая, что я люблю тебя», – Боб Мостафа.

В десять меня впервые взял за руку мальчик. Это был Боб, желающий выразить благодарность за то, что помогла разобраться с обидчиками. В этом же возрасте меня впервые поцеловали в щеку. Все тот же Мостафа.

Не знаю, почему я никогда не отвечала ему взаимностью. Он определенно имел популярность среди девчонок в Школе, был красивым, преданным и заботливым. Боб миллионы раз помогал мне и поддерживал, всегда оставался на моей стороне. Даже когда я была не права. А таких ситуаций было много.

Вот взять, например, ту, когда я решила разузнать о тайнах Дмитрия Подольского. Не то, чтобы у меня были веские причины для подозрения. Но я прочитала великолепный детектив и решила, что тоже смогу быть его героиней. Я потащилась в кабинет физрука поздно ночью, а Боб увязался за мной. Я помню, что не хотела его брать: мне казалось, это только мое приключение. Но парень настоял. Когда, в конце концов, меня поймали с поличным: во время того, как я копалась в бумагах учителя. Боб тут же сориентировался и взял всю вину на себя. Что-то о том, что он хотел исправить оценки на уроке себе, потому что неудовлетворен ими. Эта ложь, конечно же, не сработала: все знали, что у Мостафа всегда наивысший балл. Но Дмитрий закатил глаза и решил, что вляпался в какую-то драму, а потому просто проводил нас до комнат и наказал, чтобы мы больше так не делали.

Помню, как на следующий день смеялся Аарон и как негодовала Машка. А еще, что тогда я очень-очень крепко обняла Боба и поблагодарила. Он засмущался, а его мысли передавали только теплоту и спокойствие.

Через два года меня впервые поцеловали в губы. Это тоже был Боб. Адам устроил что-то вроде концерта, посвященному нашим успехам. Уроки были отменены, спортивный зал стал местом для дискотеки. Я тогда пыхтела несколько недель, чтобы успеть сшить каждому из друзей достойный наряд. Среди огромной толпы наша четверка выделялась и была великолепна. Себе и Машке я сшила простые платья на тонких бретельках: ей розовое, а себе голубое. А вот парни получили от меня по паре брюк и пиджак. Правда, кое-где торчали нитки, один рукав был выше другого (эта проблема была на обоих пиджаках), но никто не стал обращать на это внимание.

Когда заиграла Соната для флейты и клавесина Баха, Боб нежно прижал меня к себе, закружив в танце, а потом, опасаясь моей реакции, рывком прижался своими губами к моим и тут одернул их. Я замерла в изумлении, касаясь губ кончиками пальцев.

– Прости, – стал извиняться Боб. Я читала его смущение, разочарование и страх, и мне было грустно, что я совсем не хочу поцеловать его сама.

Я взяла парня за руку и вывела из зала, выговорила все, что о нем думаю. О том, что люблю его как друга, о том, что очень им дорожу, я рассказала, что наслаждаюсь проводить с ним время. Но. Только. Как. С. Другом. Услышав это, Боб стремглав побежал в свою комнату, и как бы я не бежала за ним, как бы не кричала вслед, но не обернулся и не позволил нагнать. А на следующий день, все снова стало как прежде.

Через год, когда мне было тринадцать, мне понравился один из наших одноклассников, но затем, я прочитала его мысли, в которых не было ничего путного. Он был таким пустым внутри, что эту легкую влюбленность как рукой снято.

Потом у меня стали появляться формы: грудь, идеальная талия, бедра. Добавляя тот факт, что я единственная ходила в своей одежде, почти все мальчики смотрели на меня. Но мне не нравился их взгляд. Аарон и Боб всегда защищали меня, если кто-то решался крикнуть гадость мне вслед. Я знала, что могу сама постоять за себя, но мне нравилось давать почувствовать парням себя героями, особенно приятно было потом читать их радость в мыслях.