Им нужно было только позвонить адъютанту и сказать, что придут.

В основном это были гауи рехсляйтеры, кое-кто из министров, конечно, все из узкого кружка, но не считая адъютантов вермахта – ни каких военных. Адъютант полковник Шмундт много раз настойчиво склонял Гитлера приглашать к обеду высших офицеров. Но Гитлер всегда отказывал в этом.

Возможно, он понимал, что его старым сподвижникам и сотрудникам не избежать высокомерных замечаний.

После обеденной трапезы он иногда спрашивал, кто из гостей ещё не осматривал Рейхсканцелярию, и всегда радовался, если он мог кому-нибудь ещё показать новостройку.

При этом он блистал своей памятью на цифры, ошеломляя посетителей.

Он обращался к Альберту: «Какова площадь этого зала? А высота?»

Мой друг смущенно пожимал плечами, а Гитлер называл размеры. Совершенно безошибочно.

У меня был свободный доступ в жилье Гитлера, и я этим широко пользовался. Дежурный полицейский у въезда в садик знал мою машину, не задавая никаких вопросов, распахивал дверцу, я припарковывал автомобиль и входил в квартиру.

Она находилась справа от только что отстроенной Канцелярии и была связана с ней просторным переходом.

Дежурный эсэсовец из охраны запросто приветствовал меня, я отдавал ему свой портфель, и безо всякого сопровождения, как совершенно свой, направлялся в просторный холл.

Это помещение с гобеленами на белых стенах, с тёмнокрасными мраморными полами, устланными мягкими коврами, с двумя группами клубных кресел и столов было очень удобным.

Обычно здесь можно было застать занятых оживленной беседой гостей, кто-то вёл телефонные разговоры.

Вообще это помещение притягивало к себе всех, не в последнюю очередь и потому, что только здесь разрешалось курить. Гитлер сам не курил и другим не разрешал.

Предписанное «Хайль Гитлер!» звучало здесь редко, гораздо чаще просто желали друг другу доброго дня.

И манера демонстрировать свою принадлежность к партии шевроном над обшлагом рукава также была не принята в этом кругу, вообще гостей в партийной форме было почти не видно.

Те, кто уже протиснулся в этот круг, имел привилегию на определенную непринужденность.

Через квадратную переднюю, которой из-за неудобной мебели почти не пользовались, путь вёл в собственно гостиную, в которой гости, по большой части стоя, разбившись на группки, вели свои разговоры.

Эта стометровой площади комната, единственная во всей квартире могущая претендовать на какой-то уют, осталась нетронутой.

Её бисмарковское прошлое подчёркивали балочные перекрытия из дерева, до половины покрытые деревянными панелями стены, камин, украшенный гербом эпохи флорентинского Ренессанса, привезенным из Италии.

На нижнем этаже здесь был единственный камин.

Перед камином были расставлены обитые темной кожей кресла, а позади софы стоял большой мраморный стол, на котором всегда были разложены газеты. Стены украшали гобелен и две картины. Их получили в длительное пользование для жилья канцлера из Национальной галереи.

Момент своего появления Гитлер определял с небрежностью суверена.

Обед обычно назначался часа на два, но чаще он начинался в три, а то и позже, в зависимости от прихода Гитлера – часто из своих частных помещений или прямо после какого-то совещания в Канцелярии.

Он появлялся без каких-либо формальностей, как простое частное лицо, пожимал руки окружавшим его гостям, высказывал какие-то замечания на злобу дня.

У некоторых, особо уважаемых, осведомлялся о здоровье «госпожи супруги», получал от шефа пресс-службы подборку новостей, садился несколько всторонку в одно из кресел и погружался в чтение.