И только при пристальном взгляде становилось ясно, насколько обманчиво первое впечатление.

За внешне приглаженным фасадом скрывалась деятельность гестапо, любое столкновение с которым было опасным.

Что касается меня самого, то я предпринял все необходимые предосторожности, убедившись в том, что в случае неожиданного обыска ничего компрометирующего найдено не будет.

Насколько все были уже наслышаны, методика допросов в застенках гестапо отличалась особой жестокостью, подозреваемые могли после них просто исчезнуть.

На тайных информаторов больше не смотрели свысока, их награждали, таким

образом поощряя доносительство.

Всё меньше и меньше люди верили в правосудие. Им было известно о существовании концентрационных лагерей, но никто не знали точно, кто в них находится.

Немцы даже не подозревали о том, как человеческая жизнь может подвергаться систематическому унижению и что совершались такие зверства, о которых станет известно только после свержения нацизма.

Никто тут даже не мог представить, что гестапо оказалось способным на такие вещи.

Людей держали в неведении по поводу того, что происходило до и после так называемых судов. Правда, все могли видеть, как вывозили евреев и полукровок, обращаясь с ними весьма сурово. Не могли остаться незамеченными и вероломные игры нацистов, затеянные с протестантскими церквями, те жесткие меры, которые применялись по отношению к католической церкви и её собственности.

После перехода в новое здание Канцелярии Гитлер устроил в нём ряд больших приемов для разных категорий – промышленников, военных, артистов и прочих.

Первый прием после дипломатического был устроен для промышленников, вокруг пригласительных билетов создался сильный ажиотаж, все стремились попасть на прием и увидеть «восьмое чудо Света», – как геббельсята окрестили новую Рейхсканцелярию.

Гитлер разослал приглашения 89 руководителям крупнейших предприятий – с женами.

К концу обеда он лично стал обходить гостей с кружкой «зимней помощи». Собрано было около 2 млн. марок.

Руководитель И. Г. Фарбениндустри говорил мне впоследствии, что ни один обед не обходился ему так дорого – он был вынужден пожертвовать 100 тыс. марок.

После этого азарт к получению приглашений на дальнейшие приемы упал. Когда пригласили артистов, то многие в том числе и моя подруга Ольга Чехова, предпочли лечь в постель из боязни, что и их обед закончится сбором.

Я тем временем стал регулярно посещать «логово Гитлера»… как его в уме называл. Часто встречая там своих давних приятелей…

Прежде всего Ангелину, – племянницу Гитлера, выполнявшую при дяде роль личной стенографистки.

Она была рада моей задержки в Берлине и ввиду её незамуженности, мы весело проводили вечера.

Один лишь я из её окружения в Канцелярии называл её сокращённо Гели. Другие все её страшно боялись, из-за этого бедняжка была без пары. Наш общий друг Вальтер Шелленберг, сказал ей, что жениться на ней, только в чине генерала.

Лени шутливо на это заметила, что Вальтер не уточнил кто именно из них двоих должен быть генералом и в шутку грозилась упросить дядю повысить её сразу до маршала, намекая на такой скачок у Геринга. Я тоже в шутку, говорил, что для начала нужно стать хотя бы майором, как тот… до того.

Встречал в «логове Гитлера» я конечно и Альберта Шпеера, чья мастерская – «святая-святых» была рядом, чтобы фюрер мог лично контролировать процесс проектирования «новой Германии».

Будни Рейхсканцелярии ни чем не отличались от виденного мною в Оберзальцберге.

К обеденным трапезам в Рейхсканцелярии имели свободный доступ человек сорок – пятьдесят.