– У тебя была сестра, так? Ты ее хорошо помнишь? – с трудом сглатываю. Мужчина останавливается и смотрит точно мне в спину из-под своих темных очков.

– Была. Помню. – односложно отвечаю ему.

– По словам твоей родственницы, ее убили, а ты убежала через окно, да? – все было не так, точнее последняя часть. Я не бежала через окно – меня туда выкинули.

– Да. – я говорю это, потому что не хочу вспоминать тот день, не хочу, чтобы Паук сплёл паутину вокруг именно этого момента из моей жизни, не хочу…

– Тебе страшно?

– Как вы думаете, будет ли страшно одиннадцатилетнему ребёнку, когда твою сестру убивают, а ты в этот момент удираешь через лес?

Мне все больше и больше хочется кинуть вилку, но я лишь с силой натыкаю на неё морковь. Я чувствую, как по спинке стула ползут маленькие чёрные паучки, а их вожак скользит своими членистыми лапками вверх по деревянной поверхности ножек.

– Я не об этом. – спокойно произносит Флейд. – Сейчас. Сейчас тебе страшно?

– Нет. – и это чистая правда. Паучьи руки останавливаются на пол пути к моим плечам, обессилено опускаясь вниз. – А вы, доктор, чего боитесь?

– Чего боюсь я? Наверное, как и все нормальные люди, я страшусь смерти. Неизбежности конца, пустоты, что нас ждёт.

– А нас там ждёт пустота?

Я допиваю сок, делаю пять шагов к окну и запрыгиваю на подоконник, подтянув к себе ноги. Флейд не медсестры, не станет меня отчитывать за это, тем более замок он самолично закрыл ещё до моего прихода.

– Что объединяет все страхи? – Глоксинии – единственные настоящие цветы в этом странном месте. Мне нравится их аромат, поэтому я пододвигаю горшок поближе, глубоко вдыхая.

– Людская слабость.

Флейд присаживается на стул, закинув ногу на ногу. Немым кивком спрашивает разрешение на то, чтобы взять апельсин, и я его даю. Интересно, будет ли хоть один приём, когда он не заберёт у меня часть обеда?

– И это тоже. Но по мне тут скорее подходит ответ: неизвестность. У людей множество фобий: страх темноты, толпы, одиночества, смерти… – Я загибаю пальцы, глядя как мужчина счищает кожуру. – Только вот существуют ли они сами по себе? – выдерживаю паузу и продолжаю, – Мы не боимся одиночества и толпы – мы боимся, что общество нас не примет, что один неверный шаг и нам сделают больно, закинут в темноту. А что темнота? Нам не страшно отсутствие света, нам страшно то, что скрывается в ней. Чудища подсознания. Чудища, способные нас убить. Убить? Так ли страшен холодный труп? Почему неподготовленные люди пугаются мертвых тел? Все потому, что они не знают, где сейчас сознание человека. Мы боимся, что там ничего нет. Мы страшимся забвения. Полной неизвестности.

Флейд, все это время сосредоточенно счищавший белые волокна с апельсина, замирает. Я с затаенным дыханием жду, когда он выскажет своё мнение по поводу моих слов. Согласится или же найдёт в них ошибку? Почему-то мне хочется обязательно услышать его точку зрения, пусть даже я и затеяла весь этот разговор только ради ухода от воспоминаний.

– Будешь половину? – мужчина с беззаботным выражением на лице протягивает руку с очищенным апельсином. – Сладкий.

– Что? – я несколько раз моргаю, прежде чем осознаю сказанное.

– Апельсин хочешь?

– Нет. – с нотками обиды в голосе отвечаю я и отворачиваюсь.

– Очень зря!

Психотерапевт жует, поднимаясь, и подходит ко мне. Я вижу его отражение в оконном стекле: высокая фигура в темной водолазке под белым халатом. «И как ему не жарко ходить так летом?»

– Неизвестность преследует нас всю жизнь и в страхе перед ней нет ничего постыдного. – он легонько треплет мои волосы, а затем вкладывает мне в ладонь апельсин. – Лучшее спасение от страхов – это иметь того, кому ты можешь о них рассказать.