– Надо мной всегда издевались: в школе, на улице, в магазинах. Только родители давали мне смысл, чтобы жить. – все тот же еле уловимый шёпот и все та же поза с аккуратно сжимающими край одеяла кистями. – Но теперь я, словно безвольная игрушка, марионетка в руках у жестокой судьбы. Неудавшееся творение. Кукла, неспособная ни на что. – совершенно без эмоций. Голос ангела не меняется, чтобы она не произносила. – Подними мою руку, и я не буду сопротивляться, согни меня пополам, и я прогнусь. Я просто не могу противиться. Если мне захотят оторвать ногу или голову – мне не будет ни больно, ни страшно. Мне будет никак. Я пуста. Внутри меня ничего нет, поэтому я желаю лишь одного: заполнить эту пропасть хоть чем-нибудь…
Я вижу, что ей тяжело говорить. Каждое слово приносит физическую боль и требует адских усилий, но Ангел продолжает, продолжает доставать из себя фразы, которые не услышит никто, кроме меня.
– Я просто хочу понять, что внутри меня что-то есть. Что-то живое и тёплое. Единственное отличие человека от бездушной куклы. – белые ресницы дрожат. – Но что если внутри, и правда, пустота? Что если я не лучше податливой марионетки? Что если я так и сгину, не став настоящим человеком?..
– Ты уже человек.
Устало закрывшая глаза Ангел медленно размыкает веки и непонимающе смотрит на меня. Я протягиваю руку, также не спеша, как бы это сделала она, и касаюсь ее щеки, утирая большим пальцем мокрую соленую дорожку.
– Куклы не плачут. – мою руку сверху накрывает рука Ангела.
– И правда.
В Лунном сиянии я вижу, как на бледном худом лице чуть приподымаются уголки губ…
Глава 6
Что толку рассказывать,
если все равно никогда не удается
описать словами свои чувства?
Стивен Кинг «Оно»
Кабинет географии – самый уютный по атмосфере и обстановке среди всех в школе. С окончанием года здесь почти ничего не поменялось, разве что учительский стол перестал быть завален недопроверенными тетрадками и контурными картами. На апельсиновых стенах нет ни одного пустого места из-за географических полотен, портретов мореплавателей и открывателей, разноцветных флагов множества стран, а ещё плакатов, нарисованных учениками от мала до велика.
Нас здесь около десяти и все девушки. Я сижу за партой рядом с Ликой и всеми силами стараюсь аккуратно вырезать голубка, не повредив ему лапку. Спать хочется настолько же сильно, насколько у меня болит каждая мышца. Все-таки танцоры – ещё те мазохисты. За два года я уже успела подзабыть, что такое молочная кислота и многочасовые тренировки. Если бы не Лика, вторгнувшаяся без предупреждения ко мне в дом, я, наверное, так бы и лежала сейчас беспомощным тюленем, а не собирала огрызки бумаги в кучу и не несла б их к урне.
Симеона тоже здесь, но выглядит вполне бодрой. Она сидит в конце кабинета, воткнув в уши красные наушники и делая точные, ритмичные движения ножницами. Понаблюдав за ее руками некоторое время, можно определить, какая песня сейчас играет у неё на телефоне.
– Так кто такой Том, все-таки? – спрашивает меня Лика, стоит мне вновь опуститься на стул.
– Просто знакомый. Накосячил передо мной однажды, вот и решил извиниться – проводил меня до дома.
– Что, правда?! Расскажи поподробнее!
Я прикусываю язык. Нет, не стоило говорить это Лике, знала же, что потребует пересказа. И не отстанет ведь до тех пор, пока я не вспомню все до мельчайших деталей – не в ее это характере. А ещё не в духе моей подруги – пропускать нестыковки в тексте, поэтому придумывать на ходу не получится. Да и есть ли в этом смысл?
Если честно, то мне было даже весело в компании Тома. Мы говорили ни о чем и обо всем одновременно: о погоде, новом виде пиццы в пиццерии, попавшейся нам по пути, бездомных животных, стоило лохматой кошке перебежать на красный свет улицу. А когда Том спросил о результатах экзаменов, я поставила ему подножку, из-за которой он еле устоял на ногах и, видимо, хорошо усвоил одну из запретных в разговоре со мной тем, ведь больше не касался ее. Я не сказала о четверке матери и постараюсь держать ее в секрете как можно дольше. В тот же вечер трясущимися руками я подала заявление в педагогический. Не знаю, что из этого выйдет, но назад дороги нет.