Я задумалась. Отдавать спасительный кокон прямо сейчас по глупости было равно вылавливанию сахара из чая. Да и идти одной вечером средь дворов не самое безопасное занятие.

– Верно подмечено. – говорю спустя минутную паузу. Я оглядываюсь через плечо и вижу удовлетворённую улыбку. – Если хочешь стать умнее, то надо общаться с людьми на голову выше. Ну… А в твоём случае, с людьми на несколько ступеней эволюции, Том.

Понедельник – красный. В воздухе витает запах острого перца Чили.

Я лежу на кровати перед раскрытой тетрадкой, а вокруг разбросаны фломастеры. Подушка за ненадобностью сейчас откинута назад и зажата между коленей. Я как обычно в белой ночнушке, в своей маленькой светлой комнате с полупустым шкафом, окном на замке, столом, стулом и мягким голубым ковриком у кровати.

Вторник – голубой, словно небо в ясный день, и пахнет свежестью утренней росы.

Мари сидит напротив, читая мне вслух дешевенький детектив, главного злодея коего я вычислила ещё в самом начале. На подоконнике в уголке теперь стоит горшок с глоксиниями, подаренный личной медсестрой. Это двухцветные бархатные на вид и ощупь цветы. Вряд ли Мари знает, что пишут про красно-белое чудо флюрографисты, но мне было приятно.

Среда – ярко-оранжевый, как тарелка мандаринов на новогоднем столе. Нос щекочет их легкая кислинка.

Цветы она принесла сегодня утром и с тех пор сидит со мной в палате, читая про убийство в Альпах. Ее чёрные, блестящие на солнце волосы собраны в тугой пучок, на ногтях новый бледно-розовый, как если смешать первый ободок глоксиний со вторым, гель-лак. Белый халат, темно-синие балетки, изумрудные глаза, что бегают от строчки к строчке, приближая к очередному крутому повороту истории. Из раза в раз в ней практически ничего не меняется.

Четверг – выглядит, как кораллы на дне красного моря, вокруг которых плавают туда-сюда разноцветные рыбки, но запах совершенно другой: крепкий кофе с терпкими нотками горечи и корицы.

В пол уха слушая Мари, я пишу в тетрадке дни недели разными фломастерами. Сначала контур, затем закрашиваю, стараясь не оставить ни единого пустого места, и наконец пририсовываю сбоку то, чей запах я чувствую. Это будет мой маленький дневник, который я позволю читать и Мари, и доктору Флейду, в отличии от того, который храню в наволочке подушки и веду с самого первого дня здесь, в моем последнем пункте назначения.

Пятница – зелёный с примесью желтого. Похожий на альпийский луг и пахнет соответственно.

Увлечённая своим занятием, я и не заметила, как уже несколько минут в комнате царила тишина. Мария наблюдала за мной, отложив книгу на колени, благоразумно оставив закладку. Меня это не сильно беспокоит, поэтому закрываю глаза, чтобы полностью погрузиться в ассоциации субботы.

– Может, розовый? Или фиолетовый? – предлагает Мари, но я отрицательно качаю головой, беря в руки очередной фломастер.

– У субботы цвет зелёный, и пахнет она яблоком.

– Зелёным яблоком? – уточняет медсестра. Киваю. – А воскресение?

– А вот воскресение – фиолетовое и его аромат сладкий, напоминающий чем-то виноград.

Мари восторженно хлопает в ладоши. У нас с ней разница в семь лет, но иногда мне кажется, что передо мной сидит не окончившая медицинскую академию взрослая девушка, а семилетний ребёнок, который крутится напротив зеркала, впервые примерив школьную форму.

– Синестезия – такая интересная вещь! И вы, синестетики, очень интересные люди!

– Что ты имеешь в виду? – возле большой буквы «С» я рисую корзинку с зелёными яблоками.

– Синестезия не является психическим расстройством. Это просто особое восприятие мира, когда человек видит запах, трогает вкус или может уловить носом нотки цвета. Скорее всего, у вас легкая форма, но от этого особо ничего не меняется.