Выстрел в ночи. Пуля, петля, разорванная реальность… Михаил Собянин

© Михаил Собянин, 2025

ISBN 978-5-0065-8314-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Бреусовой Евгении и Бреусову Александру. В каждом из миров, в каждом из времен.»

Форд Мустанг 1968 года лениво катился по узким улочкам Арпачбахшиша, словно хищник, не спешащий к добыче. Александр держал руль одной рукой, другой неторопливо касался старого проигрывателя в бардачке, где тихо потрескивала пластинка Miles Davis – «Blue in Green». Лёгкий дым от трубки с ароматным ванильным табаком стелился в воздухе, смешиваясь с солёным дыханием моря.

На пассажирском сиденье Евгения, подперев щёку ладонью, вглядывалась в пейзаж за окном: каменные дома с белыми стенами, оплетённые виноградной лозой, прилавки с фруктами, неспешные торговцы, словно вырезанные из старой фотографии. В воздухе витал аромат шафрана, свежего хлеба и какого-то загадочного благовония, разлитого в ночном воздухе.

– Когда-нибудь мы привыкнем к этому, – пробормотал Александр, выдохнув дым через приоткрытое окно.

– К чему именно? – Евгения лениво перевела взгляд на мужа.

– К этой… размеренности. Ко всему, что кажется идеальным. – Он с нажимом произнёс последнее слово, словно проверяя, насколько оно правдиво.

Евгения не ответила. Ветер трепал её волосы, пропитанные запахом шаманского масла – её маленькой слабости, привезённой из Марокко. Этот аромат смешивался с кожаным салоном машины, табаком и ночной прохладой, создавая ощущение далёкого, чуть туманного сна.

Мустанг свернул к их дому – небольшому, но уютному, с террасой, выходящей прямо к морю. Ночью здесь было по-настоящему тихо: только шум волн, иногда крик ночных птиц, да редкий рокот мотора с соседних улочек.

Они купили этот дом год назад, убежав от московского шума, городской суеты, вечных заторов и рутинных будней. Здесь, в Арпачбахшише, всё казалось иным. В этом уголке Турции, где местные жители пили чай на улицах, а незнакомцы легко становились друзьями, даже время текло иначе.

Соседи были простыми и понятными. Старик Кемаль, державший маленькую пекарню, всегда подбрасывал им свежие симиты, в обмен на долгие разговоры о молодости. Рыбак Явуз каждый вечер сидел на пристани, покуривая трубку, и слушал винтажный радиоприёмник, из которого неизменно звучал Фрэнк Синатра. В баре, что располагался рядом с пристанью, пожилой грек Никос разливал ракы и включал старый джазовый автомат, ещё с тех времён, когда сюда приезжали американские музыканты.

– Знаешь, я даже не помню, когда в последний раз слышала сирену скорой, – пробормотала Евгения, выходя из машины.

– Здесь будто не бывает ни преступлений, ни трагедий, – согласился Александр.

И всё же, в воздухе висело что-то неуловимое, незримое, словно лёгкий привкус меди на языке, едва заметный, но настойчивый.

Ночь была безупречна: вдалеке плавали рыбацкие лодки, в окнах горели тёплые огоньки, где-то играла негромкая музыка. Александр зажёг фонарь на террасе и опустился в кресло. Ещё одно дуновение ванильного табака, ещё один глоток прохладного воздуха.

Темнота над Арпачбахшишем была густой и тёплой, как бархатное покрывало. Луна зависла над горизонтом, отбрасывая бледный свет на гладкую поверхность моря. Вдалеке на пристани, у маленького бара Никоса, лениво звучала труба – кто-то поставил старую пластинку.

Александр сидел на террасе, скрестив ноги, и рассеянно вертел в пальцах трубку, из которой ещё поднимались тонкие струйки дыма. Перед ним, на столе, в свете фонаря отражалась бутылка виски и полупустой стакан с тяжёлым дном. Он пригубил, слушая звуки ночи: скрип ставень, далёкие шаги, стрекот цикад.

– Я же говорила, что без шампанского разговор не получится, – раздался за его спиной голос Евгении.

Она вернулась из дома с двумя бокалами и тарелкой сыра, ловко прижав бутылку к боку.

– Виски – это тоже разговор, – усмехнулся Александр.

– Виски – это философия, – поправила она, ставя бокалы на стол. – А философия иногда слишком сложна для ночи, которая так хороша.

Он усмехнулся и сделал глоток. Евгения села напротив, поджав ноги под себя, и разлила шампанское. На мгновение замерла, глядя, как пузырьки поднимаются вверх, растворяясь в темноте.

– Кстати, Никос сегодня сказал, что в их баре был когда-то пианист, который любил Чета Бейкера, – заметила она. – Якобы приезжал сюда давным-давно, чтобы спрятаться от кого-то.

– Классическая история: джаз, побег, сигаретный дым и женщина с разбитым сердцем, – ухмыльнулся Александр. – Вопрос в том, от кого он бежал?

– Он сказал, что от времени, – пожала плечами Евгения.

На секунду воцарилась тишина. Где-то вдалеке раздался короткий лай собаки, потом всё снова затихло.

– Звучит как выдумка, но, если честно, мне нравится, – признался Александр.

Евгения посмотрела на него, улыбаясь. Она любила, когда он так говорил – не слишком серьёзно, но и не с полной иронией. В нём всегда жило это двоякое восприятие вещей: с одной стороны, логика, рациональность, сдержанный скептицизм, а с другой – почти детское восхищение историями, в которых реальность едва заметно смещается.

– Никос вообще напоминает персонажа из романа, – продолжила она. – Такой, знаешь, бармен-философ. У него за стойкой столько тайн, что можно роман написать.

– «Десять маленьких рюмок», – ухмыльнулся Александр, делая отсылку к Агате Кристи.

– Или «Джазовый детектив».

– Звучит безнадёжно скучно.

Они рассмеялись.

Ночь пахла солью, виноградной лозой и чем-то ещё неуловимым – тем, что невозможно описать словами, но что всегда чувствуешь в местах, слишком тихих и слишком совершенных.

– А если бы ты мог выбрать один альбом, который стал бы саундтреком к твоей жизни, что бы это было? – спросила Евгения, задумчиво покрутив бокал.

Александр прищурился.

– «The Dark Side of the Moon».

– О, как неожиданно! – она вскинула брови, сделав нарочито удивлённое лицо.

– Чего ты ждала? «Abbey Road»?

– Я думала, ты назовёшь «Led Zeppelin IV».

– Нет, слишком экспрессивно.

– Ага, значит, меланхолия и лёгкое безумие – это про тебя?

Александр усмехнулся и покачал головой.

– А ты?

– Chet Baker Sings. Без вариантов.

Он кивнул. Это действительно было в её духе.

– Ладно, а если бы жизнь была фильмом? – продолжила Евгения.

– «Однажды в Америке».

– О, Господи, ну конечно! Ты и твои трёхчасовые эпопеи.

– А ты?

– «Влюблённые Бродяги».

– Французское старьё?

– Именно.

Он снова кивнул и допил виски. Музыка где-то далеко, в баре сменилась на что-то медленное и ритмичное, что-то, что идеально подходило для такой ночи.

– И всё-таки, – сказала Евгения, – иногда мне кажется, что такие места, как это, существуют вне времени.

– Звучит как размышления Никоса.

– Может, я просто слишком много с ним общаюсь?

Александр усмехнулся и поджёг трубку заново.

– Тогда скажи мне, Женя, если время здесь не движется, что тогда меняется?

Она задумалась, глядя в бокал.

– Люди.

Ночь окутала их, как старая виниловая пластинка, из которой доносился приглушённый, тёплый звук.

Холодный ветер пришёл неожиданно, подгоняемый с горной стороны, пробежался по террасе, заставляя пламя фонаря тревожно затрепетать. Евгения передёрнула плечами и огляделась. Вдалеке, у берега, всё ещё горели редкие огни баров, а из пристани доносился ленивый гул разговоров. Но с моря пахло сыростью, и воздух уже не был таким лёгким, как ещё полчаса назад.

– Замерзла? – Александр заметил её движение.

– Немного. Давай в дом?

– Я как раз хотел предложить.

Они собрали бокалы, недопитую бутылку шампанского и зашли внутрь.

Дом, в котором они жили, был одновременно уютным и слегка мистическим – антикварная мебель, мягкие тёплые лампы, высокие книжные шкафы, переполненные томами классики и философии. На стенах – афиши старого кино: «Мертвец» Джармуша, «Кожа, в которой я живу» Альмодовара, «Апокалипсис сегодня» Копполы. На полках виниловые пластинки в хаотичном порядке – The Doors, Pink Floyd, Miles Davis, King Crimson.

– А знаешь, что идеально подходит к ночи, виски и холодному ветру? – сказал Александр, ставя бокал на стол.

– Ты хочешь сказать «Strange Days»? – улыбнулась Евгения.

– Конечно.

Александр подошёл к проигрывателю, достал пластинку и аккуратно положил иглу. Из динамиков потекли первые аккорды.

– Странные дни, в самом деле, – пробормотала Евгения.

Она взяла бокал, села в кресло и завернулась в мягкий плед. Александр расположился напротив, вытянув ноги, трубка с ароматным табаком дымилась в его руке.

– О чём Никос тебе рассказывал сегодня? – спросил он, слегка прищурившись.

Евгения посмотрела на него поверх бокала.

– Ты не поверишь.

– Попробуй.

Она откинулась назад, глядя на потолок, словно пытаясь сформулировать точнее.

– В общем, знаешь, что происходит на стройке за горами?

– Новая застройка? Что с ней?

– Рабочие, которых там используют… Это не просто рабочие. Это заключённые.

Александр поднял бровь.

– Серьёзно?

– Да. Их привозят по ночам. Кто они, что они – никто не знает. Никос сказал, что местные боятся.

– Боятся чего?

– Ты серьёзно спрашиваешь? – она поставила бокал. – Представь: людей, которым нечего терять, сажают работать на огромном проекте, далеко от города, где их никто не контролирует. Если хоть один решит сбежать?

Александр покрутил трубку в руках.

– Звучит как начало фильма Джармуша.

– Скорее как Альмодовара, – усмехнулась она. – История о людях, застрявших в месте, которое никогда не должно было существовать.