-  Мама как-то вспоминала  о профкомах и парткомах – золотые времена были, - понимающе  кивнула я, - а сейчас тебя пошлют  куда подальше и будут правы.  В наше время  это самое явление  не является основанием  для репрессий.

-  Основание можно найти всегда, –  отрезал он, -  вопрос времени и желания, и все это знают. 

-  Господи…   сколько той езды?

-  Нет, Зоя, они совершенно точно - не видятся.  Виктор  в панике, я просто уверен, что там все окончено, если оно вообще  было. Мне, во всяком случае…

-   Значит, до чего мы договорились? – перебила  я его, возвращая  разговор в нужное русло: - Как только они выходят в море, я тоже ухожу.  Билет на самолет, багаж…?

-  Билет сама заказывай.   Коробки  спрошу в магазине,  матросики притащат.  Упакуешь  что нужно… только не зверей, а  мы с Санькой сразу отправим.  Это, если ты, конечно…  Зоя!  Один поцелуй не повод вот так рвать.  Он  переживает,  бесится,  синяки под глазами. И  сама увидишь, он…

-  «Юноша бледный со взором горящим»…  - прошипела я.

-  Ну, значит… тогда багаж, - помолчав, согласился он и вдруг вскинулся, будто только сейчас подумав: -  Если ты из-за того, что сплетни  разнеслись… я разберусь.

-  Да мне…  - дернулась я и затихла, прислушиваясь к себе: - А знаешь…?  Правда,  стыдно. Стыдно вдруг оказаться  блаженной  дурой.

-  Точно – дура, - прошипел  Павел с тихой злостью, -  вырубай  уже к чертям свою рефлексию!  Хочешь, повышу твою самооценку?    Уверен - от Усольцева  сейчас все мужики  шарахаются,  чтобы не подхватить  ненароком  дурь,  вдруг оно заразно?  Я сам в…  - нахера?!  

   Он встал и прошелся по палате, остановившись  у окна.  Высокий, грузноватый,  умный  Санькин муж и мой друг.  Хороший  мужик, надежный.  Я знала, что он сейчас видит за стеклом –  тяжелое небо,  свинцового цвета вода в заливе, скалистые темно-серые сопки и внизу, немного сбоку – черточки пирсов.  А к ним пришвартованы   корабли, суда обеспечения и длинные, пузатые, тоже серо-стальные лодки. Это красиво всегда, в любую погоду.

    А вот о чем он думал, стало ясно через минуту - Пашка оживленно  обернулся ко мне:

-  Грибов в этом году –  море.  Морозилка забита, банки везде…  Санька будто с ума сошла.

-  Я не сильно люблю их, ты знаешь.

-  Просто  не умеешь готовить.

-  Как скажешь, - хмыкнула я.  Понятно же -  отвекает посторонними разговорами.

-  Снотворное, наверное, уже  отменю… ты как?

-  А я знаю?  Не надо?  Дай мне нормально спать, – трусливо представила я  мысли и образы, которые будут маячить в мозгу, мучая всю ночь. 

-  Подсядешь еще…  ладно, отдыхай.  Так пацаны  уже знают, говоришь?

-  Я не хотела.  Сережка сам… по голосу понял, что что-то не так - очень плохо. Он хорошо знает меня,  чувствует.  Я  все сказала, как есть.  Отец пусть сам озвучивает свою версию. Мальчики уже взрослые, от нашего  люблю-не люблю больше  не зависят.

-  Вы – семья, здесь их дом. Лишаешь пацанов  родного дома.

-  Я лишаю?!

   Паша с досадой отмахнулся и вышел,  тихо прикрыв за собой дверь, а я закрыла  глаза, прислушиваясь к себе.   На слезы не тянуло, воевать тоже.  Скандалить, мстить - нет.  Хотелось  тишины вместе с  разумным покоем - как  в госпитале, но только подальше от него. А  если это еще и то, что доктор прописал… 

   Что бы ни говорил Пашка, а собственное  заторможенное  состояние ощущалось странно.  И тут одно из двух:  либо нервы у меня - стальные канаты,  а это не так, взрывной характер – беда моя.  Либо что-то эдакое все же содержится в составе капельниц.  В любом случае,  препараты  только сглаживают эмоции, тормозят их, но способность  разумно мыслить не отключают.