– Я не собираюсь стирать твою память, – внутри Ирис все похолодело. – Просто ты тогда накрутила себя, вбила в голову какую-то чепуху, вот твой сон и перевернулся. Мало ли что приснится? Не переживай. – Волшебница говорила как можно легкомысленнее с теплой улыбкой на устах.

– Наверное, так… Но почему ты сама побледнела?

– Как-то прохладно стало. – Ирис стрельнула глазами в сторону и низвела воспоминания до малопонятной скучной шарады. – Мне тогда тоже приснилась страшная чушь. Даже не могу вспомнить, что конкретно. К тому же, кто сказал, что это не Харркон спустя лет так двадцать?

– Хватит трепаться! – вновь рыкнул мужчина.

– Видишь, просто он так себя ведет, что невольно заставляет усомниться в чувствах к нему.

Тростник закивала в ответ: к счастью, одной фразы хватило, чтобы ее успокоить. Несмотря на оставшуюся в глазах грусть, к ней вернулись прежняя уверенность и видимость гармонии. Она повернула дверную ручку, но Ирис ловко опередила ее и вышла первой.

Волшебница гордо спустилась вниз по ступенькам крыльца. Харркон, выпятив грудь и все время озираясь, сердито притоптывал ногой и делал вид, что появление волшебницы – самое ожидаемое событие этого вечера.

– Что же ты не постучал? Зашел бы. – Ирис сложила руки на груди и вплотную приблизилась к калитке.

Тростник чуть замедлила шаг, с интересом наблюдая, как подруга сумеет в очередной раз прищучить ее мужа так, что он и думать забудет о нерасторопности жены.

– Не имею желания находиться рядом с теми, кто якшается с василиском. – Харркон провел ладонью по бороде, в отличие от остальных балтинцев он уперто продолжал называть Его Светлость прежним прозвищем.

– Чего тогда портишь мою калитку? Вдруг она отравлена? – Поинтересовалась Ирис совершенно спокойно. – Василиски ведь очень ядовиты, в камень могут обратить.

– Тростник, пошли отсюда. – Харркон побагровел и сделал пару шагов назад. На его красивом лице отразилась брезгливость, смешанная с собственным превосходством.

– Пока, Ирис, – Тростник поцеловала подругу в щеку и покорно пошла за мужем, который счел нужным демонстративно и без объяснений развернуться и зашагать прочь.

Ирис еще некоторое время наблюдала за ними. Все же Харркон не всегда был так недоброжелательно настроен к волшебнице, и все благодаря Тростник: сейчас, судя по всему, она пыталась не только оправдать себя, но и свою подругу. Однако это не мешало Ирис думать, что единственное слово, как бы странно это ни звучало, которое могло бы охарактеризовать Харркона – это «однобокость».

Даже Крапсан, для которого волшебница не всегда могла найти добрые слова, пару раз удивлял ее. То, с какой любовью кудесник относился к драконам, никогда не позволяя себе оседлать ящеров, с каким мальчишеским задором часами проводил в стойлах, ухаживая за рептилиями, неволили думать о нем, как о человеке, лишенном ласки и, вполне возможно, понимания со стороны окружающих. Из-за подобных мыслей Ирис становилось стыдно: ведь ничто не могло помешать ей проявить к Крапсану капельку тепла, а в ответ он бы перестал обороняться, выстраивая вокруг своей персоны частоколы из словесных колкостей. Но каждый раз ее затея исчезала в зародыше, когда мужчина умудрялся испортить всё одним жестом или словом. Пришлось найти самый простой путь: не отвечать на его выпады, если, конечно, речь не шла о таких серьезных вещах, как сегодня.

Небо робко из голубого окрасилось в серо-сиреневый цвет, как грудка голубя. Все вокруг постепенно стало стихать, а вечерний бриз – прохладный, словно молоко, забытое во льду, – напоминал о близости ночи. В кустах проскользнул небольшой заяц, точно крестик на руке, напомнивший о завтрашнем очень раннем подъеме.