Грачонок заставила себя опустить руку, тянущуюся к глазной повязке.

– «Железное копьё в сердце – меньшее, чего тебе стоит ожидать. О нет, такого будет явно недостаточно».

– Упокой, Податель, душу усопшего, – голос подал настоятель Савва.

Все умолкли, наступила тишина. Стало слышно, как ветер бьёт по крыше избы.

– Как имя будет? – спросил настоятель голосом мягким и мелодичным.

– Ч-что?.. – полнотелый монах растерянно согнулся, будто не расслышав вопроса.

– Имя, – терпеливо повторил настоятель.

– Илюшкой звали, досточтимый отец, – выкрикнул кто-то из собравшихся. – Илюшка Микитин.

Настоятель Савва кивнул.

– Податель, отец милости и щедрот. Услышь звон цепей наших, за упокой души раба твоего Илюшки. Без покаяния внезапно скончавшегося…

Закончив молитву, старец вдруг стал оседать на землю. Полнотелый монах бросился было настоятелю на помощь, испугавшись, что старцу в силу возраста стало невмоготу стоять на ногах. Но настоятель отринул помощь. На глазах у собравшихся, старец взял горсть земли, поднялся, с трудом опираясь на трость.

– Мне ли не знать, что среди даже самых ярых приверженцев Благой Веры и по сей день существуют расхожие представления о погребальных обрядах, – встав вровень с носилками, старец положил на грудь покойника горсть земли. – Но этот мир не обязательно должен быть уродлив. Есть способы иные. Чем плохо доброе пожелание напоследок? Чем уступит оно искусству уродовать тело?

Старец коснулся ног покойного.

– Да будет тебе земля лёгкой, что ком на твоей груди. И да не станешь ты бесцельно блуждать во смерти…

– «Ты погляди-ка», – Каргаш усмехнулся. – «Кажется кто-то места себе не находит».

Грачонок обвела взглядом чернецов и крестьян, стоявших возле настоятеля. Все, казалось, внимательно слушали старца. За исключением кучерявого середовича по имени Зот, рьяно выступающего за искалечивание покойника.

– «Боится», – не тая весёлости зашипел Каргаш. – «Боится так, что аж поджилки трясутся».

Бес оказался прав. Зот вёл себя необычно. Взгляд его на застывшем бледном как пепел лице был поддёрнут кровью. Косматая борода дрожала. Грачонку казалось, что середович способен был ринуться на чернецов с кулачьями, отбросить настоятеля в сторону.

Грачонок затаила дыхание. Хор призрачных голосов запружал её разум. Такое стало происходить с ней довольно часто с тех пор, как у неё появился бесовской глаз. Но каждый раз Грачонок не то что расслышать, узнать шепчущих была не в состоянии.

В области лба и висков возникла привычная боль, и Грачонок была вынуждена страдальчески поморщиться.

– «Кто же-кто же», – растягивая слова в ухмылке, повторил Каргаш. – «Кто же станет бояться покойника? Бояться его возвращения».

В это самое мгновение Зот поймал на себе её внимательный взгляд. Грачонок дёрнулась, опустила подбородок. Кровь тут же застыла в жилах, отяжелила тело.

Зот заметил её. Заметил.

Каргаш тихо посмеивался, шатаясь из стороны в сторону. Довольный тем, что сумел её снова напугать. Мизгирь по-прежнему стоял неподвижно, не обращал на беса внимания. Порой Грачонку казалось, что за долгие года Мизгирь научился воспринимать трёп Каргаша за куриное квохтанье.

До его умения слышать, но не вслушиваться, самой ей было далеко.

Распорядившись осыпать могилу покойного льном и маком, настоятель Савва отступил. Толстотелый монах помог старцу опереться о свою руку и, обернувшись к собравшимся, громко распорядился:

– Святому отцу надлежит отдых! Покойного можете относить на кладбище.

Настоятель, с ним толстотелый монах и несколько послушников двинулись к избе. Мизгирь без промедлений последовал за ними.