– За домом пусто. Нужно уходить, – отозвался он. – Нас кто-то сдал. Ты говорила дом без сигнализации.

Она не могла держать двоих на мушке. И это бесило ее.

– В этом ноуте миллиарды. А вы мямлите, про каких-то деревенских легавых. Если мы их получим, вы станете миллиардерами! И вы хотите удрать? Испугались деревенщин? Вы профи недобитые. Не нашлось среди вас ни одного с яйцами, чтобы прийти к Желу и сделать предложение, только, что и можете на подхвате визитки таскать. Чего вы теряете? Перебьем всех! А деньги, на эти деньги можно купить весь мир!

На ее крики подошел еще один мужчина. И теперь я их видела всех вместе. Малика, Мамба, Мачо и Куаныша.

– Нужно уходить! В доме нет. Они его забрали с собой.

Малика завыла раненным зверем. Слова последнего так огорчили ее и обозлили, что она в припадке ярости начала палить по сообщникам, сначала по ногам, а когда они бросились в рассыпную и по ним.

– Ничтожество! Шакалий боқ. Яйцедятлы, – вопила она под продолжающийся салют в небе.

Мужчины успели за это время достать оружие. Они зло ругались, не пытаясь ее убить, только попасть в пистолет. Со стороны, свист пуль и ее кружащие движения волчком, выстрелы, все вместе казалось сумасшествием. Один из них попал. Пистолет из рук женщины отлетел в сторону. Они бросились на нее. Завязалась драка.

За это время на нашу улицу на пригорке въехало три полицейских машины. Они сигналили и их мигалки оглушительно оповещали о совершающемся происшествии. Салют прекратился, в возникшей, почти вакуумной паузе раздался новый совиный крик, а затем выстрел. Все три мужчины бросались к машине, а Малика осталась стоять, озираясь полным безумия взглядом по сторонам.

Она стояла на не твердых ногах. Противно и гнусновато выла. Волосы рассыпались по плечам, полушубок изодранный в клочья подрагивал. Ее глаза блестели от неистовства. Она чем-то походила на бешеного песца. Послышалось, как машина рванула с места, и за ней усилив и поменяв тональность звучания и настойчиво бибикая, понеслись в погоню две полицейские машины.

Малика дышала тяжело, но подходить к ней было опасно и страшно. Мне кажется, она поняла, что умирает. Потому как она застыла на месте, тело ее дрожало, и она прислушивалась к себе и не переставала скулить. Вероятно, от боли, страха перед неизбежным или ярости. Из ее рта начала выходить толчками кровь.

Я бросила взгляд на маму. Та лежала на замершей земле, и делалась с каждой минутой все бледнее и белее. В отчаянье я просила бога сберечь ее. Для меня. Я оторвала от нее взгляд, только когда заткнулась Малика. Женщина повалилась на землю, навзничь и под ней растекалась чернеющая в ночном лунном свете кровь. Я видела, как остекленел ее взгляд, а мышцы лица расслабились, пропитавшись безжизненной скорбью.

В дом вошли полицейский. Андрей Николаевич оставил нас, пошел к ним на встречу. Я поднялась на ноги, вышла из сарая и подошла к Малике. Уходить далеко от мамы, не хотелось. Я смотрела на женщину и думала об ее словах. Как не терпелось той убить меня. Она убийца, сомневаться не приходилось. Но так близко я видела подобного человека в первый раз.

Спустя пять минут Андрей Николаевич вернулся с подмогой. Мы перенесли маму в дом. Наш начальник полиции, в поселке его звали Танцор, за смешную фамилию Вальс и страсть к танцам, подоспел вовремя, вызвал скорую и криминалистов. У Андрея Николаевича хватило опыта и ума позвать на помощь его. Если бы не он, мы бы погибли.

Мама стонала. Ей становилось хуже. Несмотря на то, что мы с ней обе были напуганы, а она ранена, мы испытывали облегчение. Ведь вокруг нас сновали люди. Она передала мне пакет с деньгами.