У Максима было психическое расстройство, освобождающее его от воинской службы. У отца расстройств было больше. По идее, он должен был отдыхать в психбольнице, но и сын, и отец были против. Отца звали Романом, он всегда – зимой и летом – носил длинное пальто на голое тело и никогда не мылся. Запах грязного тела Роман Максимович маскировал ароматом лука, смешанного с чесноком и укропом. Пастой из лука, чеснока и укропа сумасшедший пенсионер обмазывал тело.

Степанов-старший полагал, что люди, унюхав диковинный аромат, подумают: «А старик-то не промах, может себе позволить гуляш».

Роман Максимович когда-то работал главным инженером на небольшом ростовском радиозаводе. Постепенно мужчина сошел с ума, но на фоне общей заводской разрухи его странности долгие годы казались нормой, вполне приемлемым отклонением в сторону строгости. Он мог вырвать у подчиненного клок бороды – не любил бороды, или сорвать с женщины мини-юбку – то ли не любил мини-юбки, то ли, напротив, очень любил.

Была еще одна странность у Степанова-старшего: иногда он объявлял себя мусульманином по имени Равиль. В эти дни он был особо неравнодушен к мини-юбкам, бороды в такие дни, напротив, он терпел. Однажды, называя себя Равилем, на заводской планерке он выпорол розгами главного технолога – женщину пятидесяти лет, героя соцтруда, между прочим. Он увидел ее курящей в заводском сквере. При этом два заместителя главного технолога – мужчины за шестьдесят, – едва заметно улыбаясь, привязали голую начальницу к столу.

Женщина уволилась, но жаловаться в партийные органы не стала.

На странности Романа Максимовича обратили внимание только после того, как он уже в начале 90-х вырвал клок ярко-красных волос на голове руководителя корейской делегации, женщины. Корейцы планировали открыть на заводе совместное производство видеомагнитофонов. Но после инцидента передумали.

Роман, который после случая с корейцами стал Равилем, часто плевался и громко кричал: «Мне больно!», «Дайте воды», «Не вижу неба», «Нас окружают нацмены».

Максим научился расшифровывать настроение отца. Если тот кричал «Нас окружают нацмены», Максим говорил:

– Солнечный день будет, отца «крутит».

Несмотря на все ужасы, Максим любил отца:

– Я же не могу его выгнать на улицу, как жену. Отец не жена. Его не выгонишь. А я весь в отца. Поэтому мне, говоря по-человечески, удобнее любить его, а не жену.

Максим рассказывал об отце много раз. Истории дополнялись новыми подробностями, часто более зловещими. Так высеченный главный технолог превратился в девушку в мини-юбке, невесту Максима…

Спецсвязь у Максима и его отца появилась не сразу. Сначала они жили на улице Третьей, в обычном доме, без связи. Но Полковник настоял на переезде Степанова на Первую, в дом со связью.

– Ты, Максим, специалист, автомеханик, ценный кадр, ты всегда должен быть у меня под рукой и являться ко мне по первому зову. Будешь «Четвертым».

У любителей фейерверков и возмутителей спокойствия Леонидовых спецсвязи не было никогда. Нинка, глава странного семейства, местная, когда-то работала директором в сельскохозяйственном техникуме. Ценности не представляла. Никогда. Ни тогда, ни сейчас.

Немного о Нинке.

В 2034 году ей было чуть за пятьдесят. В поселке о Нинке было известно, что в юности у нее была хорошая фигура, а вот лицо полноватое. Леонидова носила большие пластмассовые очки со стеклами без диоптрий. Очки, по ее разумению, должны были придавать дополнительную сексуальность. Нинка хотела и после сорока оставаться школьницей – в мини-юбке, такая внешность не подразумевает работу в поле. Леонидова мало работала и часто голодала.