Аделин, видя его упрямство, стала ночевать у знакомых, оставляя его одного в холодной комнате. Ник начинал пить по вечерам (не до запоев, но заметно), чтобы как-то заглушить стресс. Пепельница зарастала окурками, комнаты тонули в бардаке. Ссоры изматывали обоих. И уже приближался миг, когда Аделин скажет «Прощай» и уйдёт окончательно, а Ник останется на перепутье. Но пока всё это тянулось мучительно, как перетянутый канат.

Ник сидел за старым столом, заваленным бумагами: схемы будущего генератора, наброски плат, расчёты полей. Всё было в хаосе, и не только на столе – в голове у него тоже всё скручивалось. За окном тянуло ветром, промозглый город стонал во тьме. А рядом Аделин уже собирала чемодан, говоря, что уходит «окончательно».

Самое странное, Ник не чувствовал привычной волны гнева. Обычно при громких ссорах они разбрасывали вещи, кричали и снова мирились. А теперь напряжение пробило потолок, и Аделин без звука бросала одежду в чемодан. Ник был слишком измучен, чтобы хоть что-то возразить. Он поднял взгляд на лист расчётов и попробовал остановить её:

– Ты уверена, что надо вот так… резко? Мы ведь…

Аделин, не оборачиваясь:

– Что «мы»? Я устала от твоих идей о бесплатной энергии. Люди не меняются. Даже если у тебя получится гениальное устройство, его продадут за копейки и будут торговать втридорога. А ты слишком гордый, чтобы признать, что без инвесторов не обойтись. Сколько можно?

Ник только сжал губы. Ещё недавно он восхищался её решимостью, а теперь эта решимость оборачивалась враждебной силой, диктующей выгоду. Аделин надела куртку и напоследок бросила взгляд:

– Я не вернусь. Может, и любила тебя, но твоя зацикленность на «спасении планеты» – это детский бред. Прощай.

Дверь захлопнулась. Ник остался в полной тишине. Несколько минут он прислушивался к пустоте за стенами, потом потянулся к бутылке виски. Острый запах алкоголя заставил его съежить лицо. «Всё, – пронеслось в голове, – конец…» И внутри, растекаясь, пульсировала пустота, не столько из-за ухода Аделин, сколько от осознания, что его жизнь летит в пропасть.

Назавтра Ник не пошёл на работу. Он сидел в своей заваленной бумагами комнате, где повсюду лежали обрывки схем, проводов и чертежей катушек. Глаза болели от недосыпа, а организм – от спиртного. Он чувствовал себя проигравшим: личная жизнь рухнула, проект буксует, а поиски инвесторов вели к жёстким условиям, убивающим идею «бесплатной энергии».

Часы текли, а Ник по-прежнему сидел, обхватив голову руками. В полусне ему мерещился Фрэнк, твердивший: «Я предупреждал, система ломает упрямых…» Ник вскакивал и пил из горла, стремясь забыть эти слова. Согласиться, что отец прав? Нет, это значило бы пойти на его правила и поддержку.

Телефон звонком оповещал, что коллеги разыскивают его, соседи жаловались на громкую музыку. Ник не отвечал. За окном жизнь текла своим ходом, а внутри расползалась пропасть. Промчались сутки, заполненные выпивкой, короткими вспышками самосожаления и тоски. Пару раз кто-то громко стучался – возможно, из лаборатории или доставка. Ник не выходил, ходил кругами между осколков собственных планов. Усталость сковывала разум, а в глубине всплывали образы Аделин, и детства, мысли о том, что «два вихра на голове» вечно толкают его на грань, где нет никакого спасения.

Под вечер пошёл ливень, барабанивший по подоконнику. Ник ощутил, что не может больше оставаться в четырёх стенах. Он выскользнул на улицу, надев пропахшую виски ветровку, с горстью мелочи в кармане и пустотой в душе. Бредя по лужам, он понимал, что всё рушится. Глубоко внутри мерцала мысль: «Может, уехать к отцу? Или гордость не даст?»