Хрупкий невидимый купол растворился в оглушающей музыке, в хрусте битого стекла, в пьяных криках, в дебоше, в дуэльных вызовах, в шепотах любовных признаний, в спорах о преимуществе мечей над саблями, в хлопках игральных карт, в чавканье жующих челюстей, в шелесте летней листвы за окнами Арепо.

Трое кавалеров дрались из-за Джоконды, повалившись на ковер у картежных столов, а дюк растаскивал их в разные стороны с помощью Йерве. Нибелунга шепталась с мадемуазель Аннабеллой и показывала пальцем на кучу малу.

– Вы слышите? – спросил Фриденсрайх.

– Слышу? – пробормотала Зита.

– Сигнал валторны строгой. Бал подходит к концу. Мне бы хотелось закружить вас в танце. Мне бы хотелось оторвать вас от земли, понести над землей, подарить вам крылья.

Под влиянием свежей струи одибила звуки снова стали далекими.

«Вы и меня поработить желаете», – подумала Зита.

«Нет, не желаю, – подумал Фрид. – Вы свободны».

– Когда закончится бал и гости разойдутся, приходите в сад за дворцом. Я буду ждать вас.

Сердце Зиты бешено заколотилось. Она не знала, как ответить на такое предложение, и не знала, было ли оно пристойным или нет. Зита не доверяла мужчинам. Одно дело сидеть рядом с ним в многолюдной зале, а другое… Зита не доверяла себе.

– Что вы смотрите на меня, как на упыря или вепря, – улыбнулся Фриденсрайх. – Я всего лишь хочу говорить с вами. Довериться вам. Придете вы или нет – на то ваша воля. Лучше всего остального я умею ждать.

– Вы бы лучше удалились на покой, – пробормотала Зита. – Поздно уже.

– Неужели я похож на человека, который может обрести покой? – улыбка превратилась в усмешку.

– Вы похожи на человека, которому нужен покой.

Замолчали. Глядели друг на друга. Зита не выдержала взгляда.

– Объявили последнюю фолию. Дюк Кейзегал желает танцевать с вами. Танцуйте с ним, а я погляжу.

– Что вы сказали? – не поняла Зита.

– Вы прекрасно танцуете. Танцуйте, сударыня. Раз я не могу танцевать с вами, позвольте мне хоть глядеть на вас. Кейзегал понесет вас над землей вместо меня.

Владыка Асседо и окрестностей возвышался над одибиленной Зитой. Человек неиссякаемой мощи и силы, которому все было дозволено. Хам и грубиян, судья и палач.

– Как ты вовремя подоспел, – обратился Фриденсрайх к другу и соратнику. – Дама изъявляет желание подарить тебе последний танец на этом нескончаемом балу. Госпожа интересовалась, помнишь ли ты, как танцуется фолия.

– Разумеется, помню, хоть этот танец и вышел из моды лет десять назад, – дюк окинул Зиту внимательным взглядом. – Похоже, Фрид, ты утомил мадам Батадам своей болтовней.

– В самом деле, – согласился Фриденсрайх. – Уведи даму от меня подальше, чтобы я не злоупотреблял ее вниманием.

– Вы бегаете от меня весь вечер, будто я прокаженный, – бесцеремонно заявил дюк. – Мой язык не так хорошо подвешен, как у господина маркграфа, но он и не жалит. Вам нечего меня бояться – я не стану брать вас силой, хоть и мог бы. Этой ночью я приду к мадам де Шатоди, так как ее кавалеры совершенно не умеют пить и вряд ли на что-то способны.

– Зачем тебе мадам де Шатоди? – спросил Фриденсрайх.

– Мне нужна женщина, – прохрипел дюк. – Йерве оторвал меня от Виславы три… нет, уже четыре дня назад. Я не железный, а вдовушка красива и не станет сопротивляться. Я слишком утомлен, чтобы уговаривать женщину. Я тоже человек. Мне нужен покой.

Зита хотела что-то сказать, но дюк схватил ее в охапку, приподнял над землей и понес в фолию.

Дюк был жилист, силен и тверд, как каменное изваяние. Дыхание его было горячим, проспиртованным, и вырывалось из ноздрей, как у боевого коня. Трудно было представить его танцующим этот медлительный танец, однако дюк оказался превосходным танцором, немногословным, и рук в перчатках не распускал.