– А что стало с ним, – спросила Джоан, – с ребёнком?

– Мать забрала, – вздохнула девушка. – Бедному малышу так было лучше. Я вроде как умерла, а мой муж уехал за границу. – Она издала короткий сухой смешок. – Мать приучила его видеться со мной раз в году. Они в нём души не чают.

– А вы чем занимаетесь? – уточнила Джоан, понизив голос.

– О, не стоит выглядеть такой напуганной, – рассмеялась девушка. – До этого и ещё не опустилась. – Её голос изменился. В нём зазвучала пронзительная нотка. Каким-то неописуемым образом она погрубела. – Я содержанка, – пояснила она. – А разве не все женщины такие?

Она потянулась к своей жакетке. Официант поспешил помочь и без нужды затянул дело. Она тоном холодной вальяжности пожелала ему «доброго вечера» и пошла к двери первой. На улице было уныло и тихо. Джоан протянула руку.

– Прощай надежды на счастливый конец, – сказала она с натянутым смехом. – Не смогли за него выйти, полагаю?

– Он звал, – с важным видом ответила девушка. – Не уверена, что сегодня это мне подойдёт. Уладив с тобой этот вопрос, они перестают быть обходительными. До скорого!

Она резко развернулась и торопливо пошла прочь. Джоан инстинктивно двинулась в противоположном направлении и через несколько минут оказалась на широкой хорошо освещённой и оживлённой улице. Мальчишка-газетчик кричал, расхваливая свои товары.

– Ужаснецкое убийство женщины. Потрясные детали. Экстренно, – монотонно повторял он охрипшим, безчувственным голосом.

Он торговал газетами, как пирожками. Изголодавшиеся покупатели даже не желали ждать сдачи. Она с комком в горле представила себе, сколько бы остановились и отдали деньги, если бы он кричал «Обнаружен новый сонет Шейкспира. Исключительная новость».

Через вращающиеся двери она различала грязные интерьеры, переполненные мужчинами и женщинами, освободившимися от тяжких трудов и обсуждавших свои вечерние радости. С разноцветных плакатов перед большими театрами и мюзик-холлами на неё лилась вульгарщина и непотребщина, соседствующие с объявлениями о том, что все билеты проданы. Из всех шумных углов сверкающие огни выпячивали качества виски или пива того или иного общественного благодетеля или знаменитости – ничего иного, похоже, люди не хотели и слышать. Даже среди тротуарных сирен, как она заметила, тихие и просто симпатичные оставались едва заметными. Повсюду блуждающие взгляды привлекали размалёванные и разнаряженные.

Она вспомнила щенка, которого ей кто-то подарил, когда она была ещё совсем девочкой, и как однажды она шла, обливаясь слезами, потому что, несмотря на все её угрозы и просьбы, он продолжал слизывать с мостовой всякую гадость. Отзывчивый прохожий рассмеялся и сказал, чтобы она не переживала.

– Это всего лишь признак породы, хозяюшка, – объяснил мужчина. – Самые благородные всегда хуже остальных.

Впоследствии пёсик смущённым взглядом карих глазок молил о прощении. Однако она так и не смогла его отучить.

Навсегда ли человек прикован жаждой нечистот: ты его назад, а он тянет дальше, в грязь, подчиняясь инстинктам, чтобы оказаться безполезным для всех более высоких целей в силу низости своих желаний?

Город её мечты! Многоголосие толпы сливалось в глумливый хохот.

Ей казалось, что смеются над ней, указывая на неё друг другу, издеваясь над ней, оскорбляя, угрожая.

Она поспешила дальше, наклонив голову и пытаясь ускользнуть от них. Она ощущала себя такой маленькой, такой безпомощной. Она чуть не плакала от отчаяния.

Должно быть, она шла машинально. Подняв глаза, она обнаружила, что находится на собственной улице. А когда добралась до двери, внезапно полились слёзы.