Джоан встревожилась. Вообще-то она предвкушала случайные ужины в ресторанах, где ей бы удалось изучить лондонскую богему.

– Вы имеете в виду, – уточнила она, – что они вам навязываются, даже если вы отчётливо…

– О, чем отчётливее вы им отказываете, тем игривее они становятся, – со смехом прервала её девушка.

Джоан надеялась, что она преувеличивает.

– Я должна попытаться углядеть столик, за которым меня морально поддержит благожелательная соседка, – сказала она с улыбкой.

– Да, я была рада вас увидеть, – ответила девушка. – Ужинать в одиночестве отвратительно. Вы живёте одна?

– Да, – призналась Джоан. – Я журналистка.

– Я знала, что вы не просто так, – подхватила девушка. – Я художница. Точнее, была таковой, – добавила она после паузы.

– Почему бросили? – поинтересовалась Джоан.

– Да нет, не бросила, не окончательно, – ответила собеседница. – Я всегда могу заработать пару соверенов за эскиз, если захочу, у того или иного багетчика. А они обычно могут продать их за пятёрку. Я видела, как они набивают им цену. Вы давно в Лондоне?

– Нет, – сказала Джоан. – Я дочь Ланкашира.

– Любопытно, – воскликнула девушка, – я тоже. Мой отец управляет мельницей неподалёку от Болтона. Но образование вы не там получали?

– Нет, – призналась Джоан. – Я поступила в Родин21 в Брайтоне, когда мне было десять, так что избежала. Вы ведь тоже, – добавила она с улыбкой, – судя по вашему акценту.

– Нет, – ответила собеседница, – я ходила в Хейстингс… к мисс Гвин. Забавно, что мы постоянно были поблизости друг от друга. Папа хотел, чтобы я стала врачом. А я всегда сходила с ума по искусству.

Джоан девушка нравилась. Одухотворённое, жизнерадостное лицо с искренним взглядом и твёрдым ртом. Голос тихий и сильный.

– Расскажите мне, – попросила она, – что вам помешало?

Она неосознанно подалась вперёд, подперев подбородок руками. Их лица оказались рядом.

Девушка подняла глаза. Несколько мгновений не отвечала. Прежде, чем она всё-таки заговорила, губы стали твёрже.

– Ребёнок, – сказала она и продолжила: – Это была моя собственная ошибка. Я хотела его. Тогда об этом только и говорили. Вы не помните. Наше право иметь детей. Ни одна женщина без него не женщина. Материнство, царство женщин, всё такое. Будто их приносят аисты. Не думайте, что он всё изменил, но он помог мне сделать вид, будто это нечто симпатичное и первоклассное. Раньше это называлось «всепоглощающей страстью». Полагаю, всё дело в значительности: обычный природный инстинкт.

Ресторанчик уверенно пустел. Месьё Густав и его пышная супруга сидели за дальним столиком и тоже ужинали.

– Почему вы не смогли выйти замуж? – спросила Джоан.

Девушка пожала плечами.

– А за кого мне было выходить? – ответила она. – За мужчин, которые меня добивались: клерки, молодые коммерсанты там, дома… на всё это я не клевала. А мужчины, о которых мечтала я, все были слишком бедны. Был один студентик. Он с тех пор продвинулся. Ему было легко говорить «подожди». Дай срок. Это как когда вас приглашают на ужин, только послезавтра. Не беда, если вас не мучает голод.

Подошёл официант убрать со стола. Они оказались почти последними посетительницами. Тон и манеры мужчины покоробили Джоан. Раньше она этого не замечала. Она заказала кофе, а девушка, обменявшись с официантом шуткой, добавила ликёра.

– Но зачем вам было бросать искусство? – не унималась Джоан. Эта мысль не давала ей покоя. – На мой взгляд, если только ради ребёнка, то вы должны были продолжать.

– О, всё это я себе говорила, – ответила девушка. – Собиралась посвятить ему жизнь. Прозанималась почти два года. Пока ни заболела от этой жизни монахини: ни единой толики эмоций. Видите ли, я приняла яд. А возможно, он был во мне всегда.