Повар у младшего герцога Валлама ир Этринского был превосходным. Точнее, все его повара могли поспорить за право называться лучшим в империи. А здесь, на «Этрии» был постоянный, готовый в любой момент порадовать хозяина самыми изысканными блюдами. Вкусы герцога он прекрасно знал, так что сейчас все пассажиры наслаждались в основном мясными блюдами, приготовленными самыми разнообразными, порой невообразимыми обычным разумом способами. Глава развлекался, приказывая подать гостям то или иное блюдо, и ожидая, когда изумленный искусник воскликнет: «А что это такое? И как его приготовили?». Иногда его пробивало на искренний смех – когда вопросы достигали до стадии: «А как это едят? И вообще – это едят?!». Особенно его веселил вид Зеленого, из ветви Жизни. Как утверждали его люди, а на всех пассажиров «Этрии» было собрано обширное досье, этот искусник питался исключительно овощами и фруктами. Ну, иногда рыбой. Сейчас же мужественно терпел, отщипывал по кусочку от каждого блюда, что ставили перед ним по знаку хозяина. Сам же герцог насытился быстро, и сейчас медленно потягивал любимое вино – сладкое и слабое, оставляющее голову ясной, а тело расслабленным.

Он как раз собирался отпустить очередную, совсем не злую шутку в адрес Постигающего ветви Жизни, когда теплая истома в теле вдруг сгустилась в одном месте, в груди. И этот комок исчез, словно его вырезали, оставив внутри кусок пустоты. Младшему герцогу ир Этринскому такое чувство было хорошо знакомо – так неуютно он чувствовал себя, когда умирал его смертник – тот, кто добровольно связывал себя с ним клятвой на крови. Особой клятвой – где слуга кончал с собой после смерти хозяина, а хозяин… жил, но словно без какой-то части себя. Вот с такой пустотой он и встал, найдя взглядом Кана – живого, выступившего из темного угла с чуть бледным лицом. Тень сейчас проявил на лице чувства без повеления хозяина, и необходимости по службе. Он тоже почувствовал смерть «коллеги», и теперь улыбался виновато и потерянно. Но – тут же принял обычный, хладнокровный вид, и подтянулся, когда на нем остановился взгляд хозяина. А ир Этринский уже перевел его на других, словно прикладывал по голове искусников тяжеленным молотом своих глаз. И могучие Постигающие сейчас чувствовали себя детьми рядом с рассерженным взрослым, и вставали вслед за ним. А младший герцог вдруг сказал самым обычным голосом, в один миг прогнав из глаз это пугающее выражение:

– Ну, что – пойдем, развлечемся?

Это «развлечемся», сказанное совершенно обыденным тоном, тоже могло напугать до дрожания в коленях. Но развеял тягостное ожидание чего-то ужасного такой же спокойный голос Салама уль Раззака.

– Спасибо, твоя милость. Твой повар просто творит чудеса. Давно я столько не ел… и не смеялся. Твои шутки, твоя милость, были даже острее и вкуснее этого ужина. Если и твое развлечение будет не хуже…

Он улыбнулся – заговорщицки, точно так же, как до трапезы. И первым направился к лестнице, ведущей на палубу. Но раньше него там оказался Кан, получивший приказ хозяина. Языку жестов младший герцог и две его Тени обучились давно.

– Теперь придется учить нового, – с неудовольствием подумал ир Этринский, поднимаясь по лестнице последним.

И это чувство – неудовольствие, в том числе и тем, что Кардом позволил убить себя, не исполнив задачи, поставленной хозяином, было, пожалуй, главным, что сопроводило пустоту в груди. А на палубе, перед выстроившимися опять полукругом искусниками, стоял раб в ошейнике. Кан рядом был готов отреагировать на любое его не санкционированное движение. Впрочем, судя по испуганному, даже обреченному лицу раба, было понятно – ни о каком сопротивлении он не помышляет. Его, конечно же, накормили; блюдами от того же повара, пусть не так разнообразно. Даже вина, по приказу хозяина корабля, дали. Но это никак не успокоило пленника. А Главе Тихой стражи он нужен был спокойным. Точнее, не сам он, а его мысли, которые должны были стечь в кристалл упорядоченным потоком, а не бурной горной рекой, сворачивающей на своем пути «камни», а вместе с ними и целые глыбы информации. Два лица, обладавшие всей полнотой знаний о предстоящем ритуале, переглянулись. Уль Раззак даже сделал было шаг вперед, чтобы помочь, успокоить пленника, «причесать» его мысли. Но тут же отступил, в недоумении, переросшем в откровенный ужас. Потому что навстречу ему выступил еще один человек, который знал о ритуале обмена разумами, пожалуй, больше, чем первые двое.