Уль Раззак завел свою «песнь» – уже над головой Тана, в которую ир Этринский решил подселить еще одно сознание.

– Оно там будет не первым, – краем сознания размышлял Глава, основную часть его направляя на действия Разумника, – больше только у Эмрела. Но у него, так сказать, склад, которым я когда-нибудь воспользуюсь. Кажется, началось.

Некоторую досаду вызывал тот факт, что его последняя Тень какое-то время будет небоеспособен. Но это можно было стерпеть; представить себе, что кто-то в здравом уме осмелится напасть на Главу Тихой стражи, а сейчас и Руку самого императора, было просто невозможно. Но на случай этой «невозможности» были и вот эта «Этрия», и амулеты, и другая охрана. Да и сам младший герцог в бытность его старшим стражником был бойцом не из последних. Не таким, конечно, как те же Кан с Кардомом, ну, так они еще и искусники огненные неслабые.

– Был неслабым, – вспомнил другую Тень младший герцог, поморщившись, – кто же тебя сумел подловить? Может Эмрел? Тогда что – мальчик начал свою игру? Решил, что с золотом и артефактами графа Мерского он может обойтись без стражи и ее Главы? Или Кардом попал в ловушку? И этот парень, раб, что лежит сейчас на палубе – пустышка; точнее, приманка, на которую должна клюнуть жирная рыба? Кто – я?!

Тяжелый взгляд остановился на несчастном рабе, и тот словно почувствовал чужое внимание; загугукал, и попытался встать на колени. Ничего у него не получилось. Для самого ир Этринского нового в этой картине не было. Он видел в таком состоянии и графа Мерского, и искусника уль Дениза, и свою бывшую женщину, Эльжбет.

– Не бывшую, – самодовольно ухмыльнулся он, – эта «малышка» не умерла, как о том думают все причастные к этой тайне. Даже Эмрел, который нанес ей роковой удар. Как он думает. Нет – она уже научилась ходить, улыбается, когда видит меня, и никакой «Мерский» не обнаружит теперь мою живую игрушку. А вы смотрите, впечатляйтесь.

Он повернулся к искусникам, разглядывая теперь, как по-разному они воспринимают парня, впавшего в младенчество.

– Может, представляют себя на его месте. Вон, как Зеленый кривит свои губы. А это что?!!

Он обернулся на страшный хрип своей Тени. Кардом стоял, покачиваясь и дико вращая глазами. Его взгляд метался между ним, хозяином и небом – словно Тень примерялся к чему-то там. Наконец, взгляд его остановился – на лице хозяина. Его собственное стало виноватым, а потом решительным. Вперед протянулась ладонь, от которой ир Этринский в ужасе отшатнулся. Точнее, не от самой ладони, а от крупной горошины красного цвета. Эта багровая краснота словно рвалась наружу из-под тонкой оболочки, которую – знал младший герцог – только стоило лизнуть…

Рука Тени не дрогнула, когда направляла страшную горошину в рот. Лицо его стало меняться – словно таяло внутри, сминаясь под кожей и превращая человеческий облик во что-то ужасное. И все тело – к которому рванулся с вполне очевидной попыткой помочь Зеленый искусник – тоже.

Ир Этринский успел, перехватил Постигающего за плечо, и отбросил его назад, уронив его телом на палубу еще пару искусников. А сам зашипел-закричал в пол голоса, но так, что услышали все вокруг; может, этот негромкий вопль даже сквозь паутину заклятий прорвался – столько в нем было энергии:

– Не сметь, не подходить! Это амулет с ядом Большой змеи Запретного Леса.

За спиной все замерло; лишь несколько шумных всплесков – у кого-то из моряков не выдержали нервы, и несколько человек спрыгнули в воду. И немудрено! Страх перед самым сильным, не поддающемуся лечению ядом этого мира был столь велик, что даже сам младший герцог решил – ему придется менять корабль.