Ну, в самом деле, нельзя же всю жизнь убегать от других и от себя! Нельзя же жить одному в пустой квартире, сходя с ума от тоски и замыкаясь в своем одиночестве. Ему нельзя уезжать. Нельзя! Это его последний шанс. По сути – по-настоящему первый и последний. Еще можно соскочить на ходу. Поезд еще не разогнался в полную силу, еще не утонула в деревьях крыша покинутой станции. Только бы успеть, только бы не передумать! Трошин схватил чемодан и, распихивая людей, стал пробираться к тамбуру.

«О, Лёха! А ты здесь откуда?» – крепкая рука опустилась на его плечо. Трошину подумалось, что это рука Судьбы. Поезд ускорился, колеса застучали быстрее и громче. Алексей продолжал стоять в проходе. Воодушевление, переполнявшее его минуту назад, улетучилось, бесследно растворилось в душном и спертом воздухе. Трошин как-то вдруг обессилел, обмяк, выронил чемодан. Голос приятеля раздавался откуда-то издалека. Он поднял чемодан, похлопал Лёшу по плечу и потащил его в сторону своего купе. На ходу стал рассказывать, что ездил в отпуск «на деревню, к дедушке», еще раз спросил, какими судьбами здесь оказался Алексей.

Трошин сидел на нижней полке. Несмотря на жару, его бил озноб, будто его только что окатили ледяной водой. Тошнота, усиленная ненавистью к самому себе, подступала к горлу. Неужели он так никогда и не сможет пересилить своей трусости? Неужели никогда не сможет ничего изменить в собственной жизни? Неужели кто-то там, наверху, просто над ним подшутил, когда заставил его бросить город, приехать наугад в заброшенное село и случайно познакомиться с Любой? Неужели ему на роду написано оставаться никчемным придатком огромного мира и всю жизнь мучиться от осознания собственной ничтожности и бесполезности?

За окном проплывали золотые поля, виноградники, редкие перелески. На лугах мерно паслись коровы и овцы. Маленькие пастушата, завидев поезд, побежали навстречу и замахали руками. Один из них – сорванец в большой, не по размеру кепке – напомнил Трошину Ванечку. «Трус и предатель», – снова ужалила мысль.

Поезд продолжал свой путь и, унося Трошина все дальше, безмятежно плыл через очередное село. За окном снова замелькали заборы, дворы, избы, люди. В одной из женщин Алексею почудилась Любаша. Но через секунду она осталась позади, а состав, стуча колесами, все ехал и ехал вперед.

Миша – пропащий неудачник. Может быть, он себя таким и не считает, но все думают о нем именно так. Ему тридцать шесть, он молод, но жизнь его столь же бессмысленна и беспросветна, как жизнь самого последнего опустившегося престарелого бомжа, ночующего зимой в чужих подъездах или на теплотрассах, а летом и вовсе под чужими балконами или в парке на лавке. Мише тоже случалось ночевать на улице. Хотя у него есть квартира. Своя собственная, трехкомнатная, доставшаяся по наследству. Миша – хорошо сложенный и внешне здоровый мужчина, не хиляк и не инвалид. Как говорится, на нём еще пахать можно. Но пахать некому: у него нет ни семьи, ни жены, ни детей. И никогда не было. И, скорее всего, никогда уже не будет. Миша – алкоголик. Безнадежный и неисправимый. И я не знаю, кем надо быть, чтобы захотеть связать свою жизнь с таким человеком и завести от него потомство.

Миша – наш сосед. Мы живем на пятом этаже, а он на третьем. Когда мы переехали в этот дом и стали понемногу знакомиться с соседями, Миши здесь не было. Он сидел за кражу. Не было его и на похоронах его матери. Соседи говорили, что он очень просился, но тюремное начальство так и не отпустило его попрощаться с единственным родным человеком, который был у него на всем белом свете. Своего отца Миша никогда не знал. Братьев и сестер у него не было. Мать была из простых людей, малограмотная, работала уборщицей в продовольственной лавке. Мишина юность выпала на смутные времена: Союз развалился, предприятия позакрывались, полки магазинов опустели. Откуда ни возьмись, как тараканы из щелей, всюду стали появляться фарцовщики и спекулянты. Шмотки, которые они предлагали, стоили нереально дорого, но парень рос, его надо было обувать и одевать. Зарплаты уборщицы, конечно, ни на что дельное не хватало, и бедной женщине приходилось браться за любую подработку. По вечерам она ходила убираться в квартирах состоятельных соседей, стирала, штопала, вязала на заказ. Словом, старалась заработать, как могла. Иногда вместо денег она приносила домой макароны, муку или рис, иногда – чужую, поношенную одежду. Мише это не нравилось, он считал, что подрабатывая, мать прислуживает и унижается, и этого он терпеть не хотел. Несколько раз он требовал бросить подработку, пытался убедить, что они и без этого справятся. Мать не соглашалась. Тогда Миша сказал, что такого «добра» ему не надо, бросил школу, вознамерившись найти работу, но случайно связался с плохой компанией. Ничего хорошего это, конечно, не сулило.