– Витька! – голос Сережи в последний раз резанул по сердцу и, внезапно захлебнувшись, смолк. Один из моджахедов разочарованно плюнул и выстрелил в голову потерявшему сознание парню. Потом они ушли, оставив на песке то, что еще час назад было никогда неунывающим балагуром и сочинителем «соленых» частушек Сережей Батищевым, а Виктор, дождавшись темноты, пополз в сторону, волоча за собой тело раненного командира Гринько. Он не надеялся добраться до своих, но упрямо полз и полз, подчиняясь инстинкту самосохранения. Полз, потому что где-то в ином мире его ждали сын Алешка и жена Анна.

К своим они выбрались случайно – их подобрали разведчики. Высокий худой полковник с коричневой от загара кожей и сединой на висках выслушал рапорт Виктора и с сердцем сплюнул.

– Мудак он, ваш Гринько! Мы его здесь ждали, а он в ущелье поперся. Нас подставил и ребят только зря положил! – он добавил длинное двухэтажное ругательство.

– Разрешите идти, товарищ полковник? – спросил Виктор, чувствуя, что внутри у него вдруг все оборвалось – так это из-за Гринько! И он, Виктор Малеев, из последних сил тащил на себе эту сволочь!

Полковник взглянул на его почерневшее, измученное лицо и вздохнул:

– Считай, что сегодня твой день, солдат.

Гринько, лежавший на носилках, уже пришел в себя и протянул Виктору руку.

– С меня причитается, Малеев.

Тот не пошевелился, и рука командира бессильно упала вниз. Санитары подняли носилки и понесли к машине, а Виктор стоял, глядя вслед и сжимая кулаки. Он вдруг вспомнил, как накануне утром наивный, но вездесущий Санька Мухин принес неизвестно где услышанную новость:

– Пацаны, говорят, нам год за четыре будут считать!

– Где это ты слышал? – хмыкнул вечный скептик Алик Балаян. – Сорока принесла?

– Слышал, ребята говорили. Все годы, говорят, за четыре теперь будут. Слышь, пацаны?

– Это какие же годы, – сурово допытывался Алик, – всю жизнь, что ли, на четыре умножить? А ты точно услышал, что четыре – может быть, десять? Или сто?

– А может и так, не знаю, – наивный Санька растерянно выпучил глаза и задумался. – В ближайшем будущем, говорят, но точно не знаю.

– Ладно тебе, Балаян, – заметил Валя Ратнев, – кончай Муху дурить.

– Нет, ребята, тут точно узнать надо, – рисуясь, балагурил Алик, любивший поиздеваться над наивным Мухиным, – глядишь, мы так все в долгожители попадем! Что ж это такое делается – встал утром, пописать еще не успел, а тебе уже в паспорте год жизни накинули!

Ребята загоготали, а Сережка Батищев тут же достал гитару и выдал свой очередной экспромт:

«На этой чертовой войне нам год в ближайшем будущем за сто зачтется.

Солдат мальчишкой в армию уйдет и долгожителем домой вернется!

Как старец будет с костылем гулять, бессонницею по ночам страдать

И чтоб жену в постели удержать всю ночь ей станет байки толковать»

Уже осела пыль, оставленная санитарной машиной, которая увезла Гринько, а Виктор все стоял и вспоминал то утро, глуповатого Мухина, ехидного Балаяна и забавную песенку Сережки о долгожителях. Губы его кривила горькая усмешка – никому из этих ребят стать долгожителем уже не грозило…

Внезапно зазвонил телефон, но Малеев не стал сразу брать трубку – возможно за ним следили и уже знают, что он дома. Скорей всего, хотят поставить свои условия, и надо хорошенько обдумать, что им ответить. Телефон замолчал, потом вновь начал звонить. Его рука стиснула трубку и медленно поднесла к уху. На другом конце провода раздался грохот, потом что-то стукнуло и засопело.

– Я слушаю, – ледяным тоном произнес Виктор. – Ваши условия?

– Папа, – солидно сказал хорошо знакомый детский голос, – это я тут в автомате звоню, а из-под меня ящик упал – я его поставил, чтобы до телефона достать, а он упал. Все в порядке, папа, у нас родилась девочка. Три двести, длина пятьдесят два. Я с Тамарой в роддом поехал – не мог же я ее одну отпустить. Я им уже сказал, что все про роды в энциклопедии прочитал, а они меня к Тамаре все равно не пустили, и я ушел. Мне одна старушка конфету дала – шоколадную. А потом я две копейки нашел, чтобы тебе позвонить. А почему ты молчишь, папа? Я тут возле роддома на скамейке, приезжай, забери меня, а то я не знаю, как отсюда домой ехать.