Так оно и вышло. Она годами лежала у меня в шкатулке вместе с другими памятными вещами – билетиком в кино, куда я ходила с будущим – и бывшим – мужем, подписанной золотыми чернилами открыткой от дедушки, бумажными письмами от лучшей подруги, маминой фотографией.
Я смотрела на пластинку с цифрой «один» и была уверена, что если нам с Рыжим доведётся ещё встретиться – лучше бы возникнуть на этом месте пешеходному переходу, через который я смогу быстро перебежать на другую сторону улицы сквозь расступившийся строй машин. Тот день расплющенной монетки следовало оставить в покое, в золотом янтаре, не дополнять, не уточнять, не дорисовывать взрослым лицом, щетиной, обручальным кольцом и бог знает чем ещё.
И мир был со мной согласен.
Мы столкнулись спустя почти пятнадцать лет, когда Рыжий был внутри кофейни, а я – уже держалась за ручку двери снаружи, собираясь её распахнуть. Он меня не видел, а я его – смутно, сквозь блики и узоры, ошеломительно-узнавательно.
Рыжий пил кофе с видом человека, у которого есть время, и, наверное, мы могли бы поболтать, как в американских фильмах, с улыбками и переглядками – «совсем не изменился», «а ты какими судьбами тут?». Да никакими, случайными, подумала я растерянно, придерживая дверь: никто не войдёт, никто не выйдет.
Копейка лежала дома, в шкатулке, и одновременно с этим нагревалась, как тысяча солнц, у меня в кармане. Я перешла улицу и взяла кофе в кондитерской, где никого, кроме меня, не было.
А если это любовь
Марина Лохматова, г. Москва
Из множества шуток, мемов и анекдотов на эту тему я знаю, что есть женщины, для которых слово «шубка» является синонимом слова «любовь».
Сейчас я оказалась в их ряду. Но попробуйте дочитать, может, тут не совсем про то…
Итак, мой рассказ про шубку.
Эта вещь хранится у нас на антресолях в большом чемодане. Конечно, со всей осторожностью завёрнутая в старую газету и проложенная нафталином и ароматным мылом. Она умещается на ладони любого из моих взрослых сыновей. При этом шубка непропорционально тяжёлая. Цигейка. Её никто не носит уже 55 лет. Попадается она на глаза лишь дважды в году, когда мы меняем зимнюю и летнюю одежду местами.
Каждый раз я не могу удержаться – беру эту вещь в руки и рассматриваю. Это шубка моего мужа. Когда его в неё одевали, он был не старше двух-трёх месяцев. Мне кажется, что пока я держу её в руках, всё время, промелькнувшее с тех пор, опять проносится передо мной. Конечно, я познакомилась с ним сильно позднее, но сейчас я почти уверена, что и таким его помню.
Что-то в этом моменте есть для меня из сказки про лягушачью шкурку и Василису Прекрасную. Или про Диких лебедей, которым сестра вязала свитера из крапивы, да только времени не хватило, и младший так и остался с крылом вместо руки.
В любом случае это история про сказочное превращение. Был беззащитный несмышлёный маленький умильный ребёнок. Стал взрослый серьёзный мужчина, который служит защитой и опорой целой семье. Это ли не волшебство!?
Конечно, в реальной жизни бывают моменты, когда хочется этого взрослого серьёзного мужчину серьёзно и по-взрослому чем-нибудь стукнуть… Но если в этот момент успеть вспомнить про лягушачью шкурку; свитер из крапивы и сохранившееся крыло; шубку, из которой он давным-давно вырос, то досада уступает место любви и нежности. И это тоже немного сказка.
Продолжая жить в этой сказке – помечтаю – как было бы здорово, если бы мы умели видеть и в себе, и в других эту детскую беззащитную часть, умели бы давать ей опору и любовь. Даже если нет вещественных доказательств тому вроде шубки на антресолях.