Человек был высокий, в чёрной одежде без ярких знаков, только с узкой серебристой полоской у воротника. Он двигался тихо, как будто всё вокруг уже давно знал. Лицо у него было строгое, спокойное. Не суровое – просто такое, каким бывает человек, привыкший к решению сложных задач.

Я сразу почувствовал: это кто-то важный. Не знакомый, но такой, кого не хочется перебивать. Я сел чуть ровнее, как смог, не зная, нужно ли говорить первым.

Он подошёл ближе, остановился у моей кровати. Посмотрел прямо.

– Алекс Ритц? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Меня зовут Адам Милон.

Я моргнул. Это имя я слышал. Рикки говорил. И судя по тому, как он это произнёс тогда, я понял, что этот человек – не просто взрослый. Он – тот самый. Отец того самого Криса. Милон.

Он смотрел на меня так, как взрослые почти никогда не смотрят на детей. Не как на маленького. Как будто ждал нормального ответа.

– Мой сын жив, – сказал он. – Благодаря тебе.

Я хотел сказать, что это не только я, что была команда, что всё случилось так быстро. Но слов не вышло. Я просто кивнул.

Он не стал ни благодарить, ни улыбаться. Он просто продолжил.

– Ты знал, что часы могли не сработать?

– Да, – ответил я. – Но если бы я не попробовал – он бы задохнулся.

Он молчал немного. Потом спросил:

– Это твои схемы?

Я посмотрел, и только тогда заметил у него в руках мой блокнот. Настоящий. Немного обгоревший, но целый. Я сразу узнал его – по закладке, по кривой наклейке сбоку, по загнутому углу с формулами.

– Да. «Там почти всё», —сказал я.

Он положил блокнот на тумбочку, аккуратно, не спеша, как что-то, что не хочется повредить.

– Я отдал копию инженерам. Этот – твой. У тебя должно остаться то, с чего всё началось.

Я смотрел на блокнот и чувствовал, как внутри что-то становится тяжёлым, как будто сердце стало чуть больше.

– Ты не обязан понимать, что это значит, – сказал он. – Но я пришёл не с благодарностью. Я пришёл с предложением.

Я молчал. Он говорил спокойно, но каждое слово было как прямой шаг.

– Мы будем развивать твою идею. Не как проект от кружка. Как решение. Настоящее. Я хочу, чтобы ты и твоя команда были частью этого. Не сейчас, когда ты лежишь. Но позже. Когда сам решишь.

Я чуть кивнул. Всё это было слишком большим, чтобы сразу понять, но не страшным.

– А если я откажусь? – спросил я.

– Тогда я пожму тебе руку – и не буду навязываться, – ответил он. – Но всё равно ты изменил то, что другие даже не замечали. И мне стоит научиться видеть таких, как ты, раньше.

Он посмотрел на меня ещё раз. Уже немного иначе. Не теплее. Но глубже.

– До встречи, Алекс, – сказал он.

Повернулся и ушёл. Без шума. Как вошёл.

Когда дверь закрылась, я потянулся к блокноту. Кожа на пальцах ещё саднила. Я взял его осторожно, словно боялся, что, если открою – всё исчезнет.

Он был настоящим. Всё, что было в нём, – было и во мне.

Я положил его рядом. И впервые за долгое время почувствовал, что могу просто полежать. Не бояться. Не ждать. Просто быть.

Я, наверное, задремал. Или просто отключился на пару минут. Когда открыл глаза, в палате уже были они.

Федя первым заметил, что я проснулся. Он сделал вид, что вовсе не наблюдал, просто стоял у окна, будто случайно обернулся.

– А, ты не умер, – сказал он. – Хорошо.

– Он не умер ещё утром, ты опять опаздываешь с новостями, – отозвался Костя, сидящий на стуле рядом. Он держал в руках пластиковую модель какой-то штуковины – у неё торчали провода, трубки и привязанный леденец.

– Что это? – спросил я хрипло.

– Расширенная версия нашего «пердежного аппарата», – с серьёзным видом сообщил Федя. – В этой конфигурации она может не только разогревать воздух, но и вызывать тревогу у охранников на расстоянии до пяти метров.