Он молча смотрел на страницу. Несколько секунд – никаких слов. Только тишина, в которой даже дыхание близнецов стало чуть слышнее.

– Это… Алекса, – осторожно произнёс Федя, словно извиняясь за беспорядок. – Его расчёты. Если можно… пожалуйста, верните?

Милон не ответил сразу. Он просто держал блокнот в руке, как будто хотел понять, что именно держит. А потом, подняв на них взгляд, спокойно, почти задумчиво сказал:

– Я сохраню его. Мне нужно изучить эти чертежи подробнее. Эта схема… спасла жизнь.

Он смотрел уже не на детей, а на людей. Не по возрасту – по поступку. В его взгляде не было удивления, не было и снисхождения. Только то, что появляется в глазах инженера, когда он вдруг обнаруживает, что ошибался в расчётах – и что чья-то незаметная формула оказалась ключом.

– Возможно, это блокнот изменит не только судьбу Алекса, – добавил он. – Но и вашу. Всех троих. Включая, – он бросил короткий, почти тёплый взгляд на рюкзак, что держал Федя, из которого выглядывала мордочка Зефира.

Близнецы слабо улыбнулись, но никто не рассмеялся – слишком всё было свежо, слишком многое ещё болело внутри.

Милон выпрямился, кивнул одному из медиков, который нерешительно стоял у входа, и сказал с той же сдержанной, но безоговорочной интонацией:

– Эти трое – немедленно на полное медицинское обследование. Все параметры. Без исключений. Даже если утверждают, что с ними всё в порядке – проверяйте всё.

– Слушаюсь, господин Милон, – быстро откликнулся медик и уже направлялся к детям с переносным сканером.

Милон задержался на мгновение. Его взгляд вновь метнулся в сторону, где совсем недавно исчезли носилки с Алексом. Черты лица остались сдержанными, но в глазах блеснуло нечто – как импульс, сдержанный волей, но готовый прорваться.

– Поддерживайте связь с клиникой, – произнёс он. – Я хочу видеть отчёт по обоим немедленно, как только появятся первые данные. И найдите способ сообщить мне, когда мальчик – Алекс – очнётся. Я намерен поговорить с ним лично.

Он повернулся к детям ещё раз. Голос стал тише, но не слабее.

– Я не знаю, как вы решились на это. И не знаю, почему вы сделали то, чего не смогли сделать взрослые. Но теперь я знаю одно – мне стоит научиться замечать таких, как вы, раньше.

Он больше ничего не сказал. Просто развернулся и ушёл, оставив за собой лёгкую пустоту – как после ветра, который проносится сквозь зал, но оставляет след.

Медики уже подходили ближе, развернув переносные сканеры, двигаясь быстро, но всё ещё осторожно, будто не хотели потревожить что-то важное, что до сих пор висело в воздухе. А может, потому что понимали: перед ними не просто школьники, а те, кто всего несколько минут назад стояли на границе между страхом и решимостью – и сделали шаг вперёд.

Один из близнецов – кажется, Костя – не сводил взгляда с уходящей фигуры господина Милона, как будто всё ещё не до конца верил, что это было на самом деле. Что человек, имя которого раньше звучало разве что в заголовках, только что говорил с ними, забрал блокнот их друга и сказал вслух, что они – те, кого стоило заметить раньше.

Федя опустил взгляд и тихо, машинально поправил край своей куртки, будто пытался вернуться в привычный ритм, в обыденность, которая вдруг казалась чужой. На его лице застыло напряжение, как у человека, который вот-вот спросит то, что боится услышать.

Зефир, всё это время сидевший в рюкзаке, не двигался, но в его глазах ощущалось волнение за своего друга Алекса.

Рикки стоял чуть позади. Он крепче сжал лямку рюкзака, чувствуя, как от этого простого движения немного приходит в себя. Грудь всё ещё поднималась резко, сердце не сбавляло ритма. Он не знал, что должно было произойти дальше, но знал точно: момент, который только что прошёл, не был обычным.