Они шагнули навстречу, Андервуд снял черную синтетическую перчатку с левой руки и протянул ее для рукопожатия.

– Приветствую!

– Доброе утро, – ответил Аарон. – Эмос Андервуд?

– А то как же, – толстяк кивнул и надел перчатку обратно. Полукруглый шрам, пересекавший его подбородок, вызывал стойкую ассоциацию с тропинкой между двумя песчаными холмами. Когда он говорил, кожа на подбородке натягивалась и рубец становился предельно белым.

Он указал в сторону берега.

– Пойдемте туда. Подальше от чужих глаз.

Несколько минут оба шли молча. Аарон не представлял, с чего начать разговор. Андервуд дал понять, что Нуабель – его территория и, как видно, закономерно считал себя хозяином положения. Он подал голос, как только они вышли за пределы асфальтовых дорог и тротуаров, в зону недосягаемости любопытных, кто мог (а, вероятно, так и было) подглядывать за ними из глубины домов.

– Если хотите знать, я за вас переживал.

Любезностью тут вряд ли пахло. Андервуд просто прощупывал почву.

– Я, если честно, так и не понял, чего мне ждать, – сказал Аарон и пожал плечами. – Слабо верится в паранормальные чудеса.

Они все глубже уходили в лес. Деревья по сторонам становились выше, и Аарон несколько раз проваливался в неглубокие ямки, скрытые в густой траве. Одно только радовало – что слева, со стороны озера, все еще простиралось открытое пространство.

– Сюда, – Андервуд проигнорировал реплику. Он резко свернул влево, в сторону озера, и поманил его за собой.

Аарон почти бежал следом, едва успевая смотреть под ноги.

– Очень зря, – вспомнил о его реплике Андервуд. – Но доказывать обратное я не буду. Отрицание опасности не уменьшает ее вероятности. Если хотите вернуться домой, придется быть начеку.

Они пробрались к самой воде и пошли по узкой, свободной от камней песчаной полоске навстречу восходящему солнцу. Чайки, пролетающие над головами, кричали резкими скрипучими голосами, как будто хотели о чем-то предупредить.

Впереди, примерно в двухстах метрах, в воздух взметнулось удилище. Оно было таким огромным, а человек, державший его, таким маленьким, что на фоне белого неба вместе в этот момент они напоминали бегущую по циферблату секундную стрелку.

– Скажу прямо, – заявил Андервуд, – мне не по душе история с Ивонн Шнайдер. Будь она хоть трижды звезда. Я ее предупреждал.

Аарон повернулся к нему в надежде определить, насколько эмоции, написанные на лице этого копа, соответствуют недовольству, сквозившему в его голосе. Но тот упорно смотрел вперед.

– Неделю назад, когда мы встретились со Шнайдер, я потратил два часа, чтобы вспомнить подробности тридцатилетней давности. И вы должны понимать, что тратить законный выходной на подобную ерунду я не собираюсь. Обычно в это время я бегаю, но в качестве одолжения подарю вам один час, чтобы закрыть эту тему навсегда.

Андервуд внезапно остановился. От неожиданности Аарон проскочил вперед, развернулся к нему вполоборота и сказал:

– Да. Я согласен. Благодарю.

Андервуд оглядел его снизу вверх, придирчиво, как будто искал недочеты во внешности. Даже в застиранной спортивной форме он казался, во многом благодаря ровной осанке и выставленному вперед шраму на подбородке, куда более значительным, чем Аарон. Наверное, так бывает всегда: кто-то просит, кто-то дает, и между ними легко заметить разницу.

– Уверены? – спросил Андервуд. Он сощурился, словно хотел улыбнулся, но решил пока не спешить. – Слушайте внимательно. Я повторять ничего не буду.

Аарон сделал вид, что поправляет лацкан пиджака, а тем временем сквозь ткань нащупал диктофон. Нажал кнопку записи, она была с краю, на самом верху.