– Только имейте в виду, – сказал начальник полиции. – «Дело о скелете», за которым охотилась ваша подруга, закрыто четверть века назад. Материалы исчезли. Остались газеты в архивах, и я знаю не больше, чем вы можете раскопать сами.

– Можно вопрос? – спросил Аарон.

– Ну…

– Почему Ивонн обратилась к вам?

Андервуд ответил не сразу. Раздумывая над ответом, он казался смертельно уставшим.

– Давайте по порядку, хорошо? – сказал он. – Сначала история, потом вопросы…

Они двинулись вдоль берега и долго шли без остановки.

Песок заглушал шаги. Иногда под ногами хрустели пустые ракушки. Эмос Андервуд вел рассказ не спеша, взвешивая каждое слово:

– Пятнадцатого ноября восемьдесят шестого в районе Флёдстранд, на юго-западе Нуабеля, житель многоквартирного дома – дальнобойщик по имени Оскар Келли – обнаружил на чердаке скелет человека. Нетронутой осталась кисть левой руки. Линия жизни на ладони аномально закрутилась в спираль. Мужчина был слишком напуган и, чтобы дождаться приезда полиции, спустился к себе в квартиру. На допросе выяснилось – на чердак он пошел искать своего сына, который неделю не ночевал дома, а прямо над квартирой у парнишки с друзьями имелось укромное место для сборищ. Впрочем, они были по всему городу, эти укромные места на чердаках. Мы проводили там все свое время с двенадцати лет до окончания школы, а еще на стройках и в подвалах. Чердаки стали закрывать после пожара в восемьдесят восьмом в доме на проспекте Свободы, где по сей день первый этаж занимает отделение «Свисс Банк». Говорили, бродяга развел костер, хотел вскипятить воду, а сам тут же помер. В полиции долго ломали голову, чей скелет. Однозначно, дело пахло убийством – кости свежие, одного-двух дней после смерти. Да притом детские. И тянулась вся эта катавасия до тех пор, пока Оскар Келли не вспомнил, что у мальчишки снимали слепки зубов. Все сошлось. Скелет принадлежал его сыну. Саймону Келли.

Когда Эмос Андервуд назвал имя мальчика, он посмотрел куда-то вдаль, на воображаемую точку в пространстве. Иногда такой взгляд называют пустым. Но дальнейшие слова начальника полиции лишь подтвердили вывод (и не один, если на то пошло), который Аарон сделал в ту же секунду.

То была не пустота.

Каким-то образом имя Саймона Келли задевало прожженного копа – человека того типа, о которых все думают, что чувства совсем не про них.

– Некролог, – сказал Эмос Андервуд, – вопреки газетным традициям напечатали на первой полосе. Огромная фотография в пол-листа. Пятнадцатилетний пацан в желтом поло, челка на правую сторону, волосы выжжены солнцем, веснушки, улыбка в тридцать два идеальных зуба, кроме переднего резца, где не хватало кусочка эмали – квадратика ровно того размера, куда мог поместиться зубец от вилки.

На статью обратил внимание начальник полиции – Догерти. Его сын Роджер пропал весной восемьдесят шестого года. Город несколько месяцев стоял на ушах.

После находки на чердаке все завертелось по новой – шерстили притоны; на улицах средь белого дня крепкие ребята в солнечных очках хватали бандюг, волокли в машины без номеров. В пути с мешком на голове допрашивали, угрожали в лесу закопать.

Саймон Келли был дружком Роджера Догерти.

Его убийство не было совпадением.

Весной восемьдесят шестого они кое-то натворили.

Андервуд замолчал. Они шли средним шагом, не очень быстро и не очень медленно, ровно так, как было необходимо, чтобы вести неторопливый рассказ.

Наверное, – подумал Аарон, – Андервуд вспоминал детали.

Они поравнялись с рыбаком. Сидя на камне, тот ремонтировал рваную леску. Андервуд смерил мужчину взглядом, отвернулся и смачно сплюнул в подернутую рябью воду.