усилия, чтобы я чувствовала себя при дворе в фаворе. Он одевал меня в платья

своих сестер, усаживал подле себя на каждом обеде, развлекал меня оперой и

балетом. Однако, хотя я и была в те годы еще ребенком, его ухищрения не

обманули меня. Я знала, что Фридрих планирует использовать меня как пешку в

большой игре, где шахматной доской ему служила Европа.

Спустя некоторое время мне стало известно, что при дворе находится

человек, который провел при дворе в России около десяти лет. Это был

придворный математик Фридриха, его звали Леонард Эйлер. Я набралась смелости

и испросила у него личной аудиенции, в надежде, что он поделится со мной

глубоким знанием страны, куда мне предстояло отправиться. Я не могла

предвидеть, что наша встреча изменит всю мою жизнь.

Моя первая встреча с Эйлером произошла в маленьких покоях при дворе в

Берлине. Этот человек простых привычек, но блестящего ума встретился с

девочкой, которой в скором времени было суждено стать царицей. Вероятно, мы

были странной парой. Он был один в своей комнате, высокий мужчина хрупкого

телосложения, с длинной шеей, большими темными глазами и длинным носом.

Смотрел он немного искоса, поскольку из-за наблюдений за солнцем был слеп на

один глаз. Эйлер был не только математиком, но и астрономом.

– Я не привычен к беседам, – начал он. – Я лишь недавно приехал из

страны, где за разговоры могут повесить.

Это было первое, что я узнала о России, и уверяю тебя, предупреждение

Эйлера сослужило мне добрую службу в последующие годы. Он рассказал, что

царица Елизавета Петровна имеет около пятнадцати тысяч платьев, двадцать

пять тысяч пар туфель, что она швыряет туфли в головы министров, если не

согласна с ними, и по малейшему своему капризу посылает людей на виселицу. У

нее тьма любовников, а в пьянстве она еще более невоздержанна, чем в амурных

похождениях. Царица не терпит, если у кого-то имеется свое мнение.

Когда мне удалось сломать лед его неловкости, мы с доктором Эйлером

стали встречаться чаще и провели немало времени вместе. Он предложил мне

остаться при дворе в Берлине и стать его ученицей по математике, поскольку

разглядел у меня большой талант к этой науке. Однако это, увы, было

невозможно.

Эйлер даже готов был ради меня поступиться интересами Фридриха, его

покровителя. На то имелась веская причина, и дело было не только в том, что

король Пруссии был не слишком одарен в математике. Эйлер объяснил мне эту

причину в последнее утро моего пребывания в Берлине.

– Мой маленький друг, – сказал он, когда я пришла к нему в лабораторию

в это судьбоносное утро, чтобы попрощаться.

Я помню, он полировал линзы шелковым шарфом – он всегда этим занимался,

когда думал над какой-либо задачей.

– Я должен кое-что рассказать тебе перед тем, как ты уедешь. Я хорошо

изучил тебя за последнее время и знаю, что могу довериться тебе. Однако если

ты по неосторожности проговоришься о том, что я хочу тебе рассказать, то

подвергнешь нас обоих огромной опасности.

Я заверила доктора Эйлера, что скорее умру, чем выдам его тайну. К

моему удивлению, он ответил, что вполне может случиться именно так.

– Ты молода, беспомощна, ты – женщина, – сказал Эйлер. – Вот почему

Фридрих выбрал тебя своим орудием. Россия – темная империя. Возможно, ты не

осознаешь этого пока, но эта великая держава в последние двадцать лет

управлялась исключительно женщинами: сначала Екатериной Первой, вдовой Петра

Великого, затем Анной Мекленбургской, которая была регентшей своего сына

Ивана Шестого, и теперь Елизаветой Петровной, дочерью Петра. Если ты

продолжишь эту славную традицию, то окажешься в опасности.