присоединились к потоку, и Лили выбрала

места сбоку, откуда был хороший обзор и где мы не привлекали внимания,

насколько это было возможно при наряде Лили. Когда мы уселись, я

придвинулась к ней и зашептала:

– Соларин использовал те же выражения, что и предсказательница. Разве

Гарри не говорил, что она мне сказала?

– Я никогда не видела ее, – ответила Лили, доставая маленькую шахматную

доску из кармана своей накидки и устраивая ее на коленях. – Ее рекомендовал

мне один знакомый, но я совсем не верю во все это дерьмо. Вот почему я не

пришла тогда.

Люди вокруг занимали места, на Лили было обращено множество взглядов.

Группа репортеров вошла в комнату, у одного на груди висела камера. Они

заметили Лили и двинулись к нам. Она склонилась над своей доской и тихо

шепнула:

– Мы с тобой ведем серьезный разговор на тему шахмат. Кто-нибудь их

остановит.

В комнату вошел Джон Германолд. Он быстро подошел к репортерам и

перехватил того с камерой, который уже направлялся к нам.

– Извините, но я должен забрать камеру, – сказал он. – Гроссмейстеру

Соларину не нравятся камеры в зале, где проходит турнир. Пожалуйста, займите

места сзади, чтобы мы могли начать. После игры будет время для интервью.

Репортер нехотя отдал свою камеру Германолду и вместе с коллегами

двинулся к местам, которые указал им распорядитель.

Комната наполнилась тихим шепотом. Появились судьи и заняли свои места.

За ними быстро вошли мой давешний незнакомец – теперь я знала, что это и

есть Соларин, – и седой человек в возрасте, про которого я решила, что это

Фиске.

Фиске выглядел взвинченным. Он щурил один глаз и постоянно дергал ртом,

словно сгонял муху с усов. У него были редкие седые волосы, зачесанные

назад, но несколько прядей выбились и неряшливо упали на лоб. Бархатный

темно-красный жакет Фиске, подпоясанный будто банный халат, знавал лучшие

времена и нуждался в чистке. Мешковатые коричневые брюки были измяты. Мне

стало жалко Фиске. Казалось, он чувствовал себя совершенно не в своей

тарелке.

Рядом с ним Соларин выглядел как античный дискобол, изваянный из

алебастра. Он был на голову выше сутулившегося Фиске. Двигаясь со сдержанной

грацией, Соларин шагнул в сторону, пододвинул сопернику стул и помог тому

усесться.

– Ублюдок, – прошипела Лили. – Он пытается добиться расположения Фиске,

заставить его сдаться до того, как игра началась.

– А может, ты слишком строга к нему? – громко спросила я.

Несколько человек с заднего ряда зашикали на меня.

Пришел мальчик с шахматами и принялся расставлять фигуры, перед

Солариным – белые. Лили объяснила, что церемония жеребьевки прошла накануне.

Еще несколько человек зашикали, чтобы мы замолчали.

Пока один из судей зачитывал правила, Соларин осматривал публику. Он

сидел ко мне в профиль, и у меня была возможность рассмотреть его. Теперь он

не казался таким напряженным, как перед игрой. Он был в своей стихии и

выглядел молодым и напористым, как атлет перед стартом. Но затем его взгляд

упал сначала на Лили, а потом и на меня, и его лицо окаменело, только глаза

продолжали сверлить меня.

– Фу-у! – сморщилась Лили. – Теперь я понимаю, что ты имела в виду,

когда говорила, что он какой-то холодный. Даже хорошо, что я увидела его

сейчас. Когда мы встретимся за шахматной доской, это уже не будет для меня

сюрпризом.

Соларин смотрел на меня так, словно не мог поверить, что я все еще

здесь, словно собирался вскочить и выволочь меня из комнаты. Внезапно я

почувствовала, что совершила ужасную ошибку, оставшись.

Фигуры были расставлены, часы Соларина включены, так что ему в конце

концов пришлось перевести взгляд на шахматную доску. Он двинул вперед