– Это причиняет вам боль? – спросила Мирей.

– Нога? Нет, – сухо улыбнулся Талейран. – Только то, что явилось

следствием перелома. Из-за него я потерял право первородства. Моя мать

вскоре родила еще двоих сыновей, передав мои права сначала брату Арчимбоду,

а после него Босону. Она не могла позволить унаследовать древний титул

Талейранов-Перигоров искалеченному наследнику, не так ли? В последний раз я

видел мать, когда она явилась в Отен протестовать против того, что я стал

епископом. Хотя она сама заставила меня стать священником, она надеялась, я

сгину во мраке неизвестности. Мать настаивала, что я недостаточно набожен,

чтобы стать священником. В этом, конечно, она была права.

– Как ужасно! – вскричала Валентина. – Я бы за такое назвала ее старой

ведьмой!

Давид поднял голову, возвел глаза к небу и позвонил, чтобы несли

завтрак.

– Правда? – нежно спросил Морис. – В таком случае жаль, что вас там не

было. Я и сам, признаюсь, давно хотел это сделать.

Когда слуга вышел, Валентина сказала:

– Теперь, когда вы рассказали вашу историю, монсеньор, вы больше не

кажетесь таким испорченным, как нам говорили. Признаться, я нахожу вас

весьма привлекательным.

Мирей смотрела на Валентину и вздыхала, Давид широко улыбался.

– Возможно, мы с Мирей должны вас поблагодарить, монсеньор, поскольку

на вас лежит ответственность за закрытие монастыря, – продолжила Валентина.

– Если бы не вы, мы до сих пор жили бы в Монглане, предаваясь мечтам о

Париже.

Морис отложил в сторону нож с вилкой и взглянул на девушек.

– Аббатство Монглан в Баскских Пиренеях? Вы приехали из этого

аббатства? Но почему вы не остались там? Почему покинули его?

Выражение его лица и настойчивые расспросы заставили Валентину

осознать, какую печальную ошибку она совершила. Талейран, несмотря на свою

внешность и чарующие манеры, оставался епископом Отенским, тем самым

человеком, о котором предупреждала аббатиса. Если ему станет известно, что

кузины не только знают о шахматах Монглана, но и помогли вынести их из

аббатства, он не успокоится, пока не выведает больше.

И теперь, когда Талейран узнал, что девушки приехали из аббатства

Монглан, над ними нависла страшная угроза. Хотя еще в день приезда в Париж

они тайком закопали свои фигуры в саду Давида, под деревьями за студией, им

все равно было чего бояться. Валентина не забыла о той роли связующего

звена, которую ей предназначила аббатиса: если кому-то из других монахинь

придется скрываться, беглянки оставят свои фигуры Валентине. Так далеко дело

еще не зашло, но во Франции было настолько неспокойно, что визита сестер

можно было ждать в любую минуту. Валентина и Мирей не могли позволить, чтобы

за ними следил Шарль Морис Талейран.

– Я повторяю, – строго сказал Морис девушкам, сидевшим в оцепенении, -

почему вы покинули Монглан?

– Потому что аббатство закрылось, – неохотно ответила Мирей.

– Закрылось? Почему оно закрылось?

– Декрет о конфискации, монсеньор. Аббатиса боялась за нашу

безопасность.

– В своих письмах ко мне, – перебил Давид, – аббатиса поясняла, что она

получила предписание из Папской области, в котором говорилось, что аббатство

должно быть закрыто.

– И вы в это поверили? – спросил Талейран. – Вы республиканец или нет?

Вы знаете, что Папа осуждает революцию. Когда мы приняли декрет о

конфискации, он требовал отлучить от церкви всех католиков, кто входил в

Национальное собрание. Эта аббатиса – изменница по отношению к Франции, раз

она подчиняется подобным приказам Папы Римского, который вместе с

Габсбургами и испанскими Бурбонами готовит вторжение во Францию.

– Я должен отметить, что являюсь таким же добрым республиканцем, как и